Осторожно, двери закрываются!

Аня не строила на Москву грандиозных планов – ей хотелось просто жить, смотреть, любить Сережу, маленькими дощечками сколачивать их семью. Но с работой ей сразу повезло, и она незаметно для самой себя пошла вверх, ступенька за ступенькой. А вот у Сережи с Москвой не складывалось. Ему хотелось взлететь сразу высоко, но людей в столице было много, а взлетная полоса и небо – одна на всех. Он злился, закрывался от Ани и ее нечаянных успехов, так некстати мозоливших глаза. У них сложился разный круг общения – у Сережи с его работы, у Ани с ее, спортзалы оба тоже выбрали не рядом с домом, а ближе к офисам – так было удобнее. Возвращались домой поздно, часто уже поужинавшие, ложились в постель и молчали. Ане так много хотелось рассказать про каждый минувший день, что проще было не говорить ничего – слишком долгим бы получилось вступление. Разговор о свадьбе иссяк еще в прошлом году – они даже не успели выбрать место для торжества, а все слова уже кончились, высохли, как лужи на солнце. Стало сухо и пыльно.

Пару месяцев назад перед Аней замаячил перевод в другой офис, на должность выше и зарплату больше, но ездить бы пришлось далеко, а квартиру они сразу договорились снимать ближе к Сережиной работе. Это казалось правильным – он мужчина, он главный, и все, что его, – важнее. От повышения Аня отказалась.

– Уважаемые пассажиры…

Иногда в метро ее охватывало странное состояние. Аня называла его сочинский синдром. Ей казалось, что она повсюду видит знакомые лица. Глаза сами выхватывали их в толпе, длинной кишке эскалатора, трясущихся вагонах. Вот спешит к выходу продавщица овощного ларька на улице Вишневой, а вот Анина учительница по физике, Карина Романовна, пополняет карту «Тройка» в терминале. Пожилая абхазка в смешном платке, что ездила на сорок шестом автобусе каждое утро, идет к переходу на красную ветку, а массажистка Лусина выходит из вагона. Потом видения пропадали и незнакомцы теряли знакомые обличья, а Аня чувствовала себя брошенной. Сережа на все это говорил, что она неадаптивная и что нужно уметь расставаться с прошлым и писать новую историю, а потом начинал ругать столичный уклад жизни. В Сочи по городу кружили и улыбались друг другу одни и те же люди, и из-за этого было уютно, как в коконе. Но Москва была слишком большой, слишком людной, слишком занятой, и в многоликой толпе и в их с Сережей маленькой квартирке Аня чувствовала себя одинокой, потерянной.

В квартирке даже чуть больше потерянной, чем в самой Москве.

Сочинский синдром всегда наваливался на Аню, когда она была в плохом настроении или сильно уставала. Вот и сейчас она зашла в вагон, прислонилась к стене и крепко зажмурилась, чтобы прогнать видения абхазок, соседок и Лусин, смотрящих на нее с каждого лица. К «Краснопресненской» Аню отпустило, и она уже привычно полезла в карман за телефоном, как ее внимание привлек ярко-бирюзовый стаканчик с кофе в чьей-то руке. В приглушенных тонах старого вагона он сиял, как кромка моря в утреннем солнце. Аня вздохнула, а сочинский синдром снова постучал по голове, потому что сжимал стаканчик ее бывший одноклассник Вартан Григорянц, которого невозможно было ни с кем спутать даже спустя девять лет после школы и двадцатиметровый вагон метро. Аня снова зажмурилась, но синдром не отпускал, потому что человек, прикидывавшийся Вартаном, вдруг уверенно зашагал ей навстречу и сказал:

– Вот это да!

* * *

Они проучились вместе только год, но именно Вартан привел ее после сентябрьской линейки в класс и представил остальным.

«Ты не местная? – только и спросил он, уверенно ведя Аню по школьным коридорам и лестничным пролетам вверх на третий этаж. – Не бойся, все будет хорошо».

«А я и не боюсь», – ответила она, хотя так изнервничалась, что искусала губу до крови.

Вартан был похож на диснеевского Алладина, только слишком высокий и от этого сутулый. Он открыл ей дверь и пропустил в класс первой. Там все как-то сразу замолчали, и с этого момента Аня поняла, что она действительно переехала в другой город. Началась новая жизнь.

* * *

– …Ты же учился в Питере? – на «Киевской» из вагона вывалилась толпа людей и они сели.

– Да, – улыбался Вартан, продолжая сжимать свой голубой стаканчик, – но после института переехал сюда. Я каждый день езжу по этой ветке, в это самое время. Странно, что мы не виделись раньше.

– Ты смеешься! Тут столько людей! Если бы не твой стаканчик, я бы ни за что тебя не заметила. И как тебе Москва после Питера?

Вартан пожал плечами и постучал пальцем по крышке стакана. В шуме поезда это было беззвучно и бессмысленно.

– Нормально. Это к Питеру после Сочи было сложно привыкнуть, а тут уже без разницы – большой город и большой город.

– А мне везде сочинцы мерещатся, – призналась Аня, – знаешь, простые прохожие, которые обычно встречались мне на улицах. Я и тебя сначала за глюк приняла.

– Ну вот, видишь, я не глюк, а настоящий.

– Вижу. Я сначала твой стакан увидела – такой яркий, как море. Знаешь, то место, где море сливается с небом в солнечный день…

– Да ты скучаешь по нашему городу!

– Скучаю. Не всегда, но иногда находит.