– Да, в Питере процент коренных жителей, может быть, побольше, но все равно, и Питер, и Москва – это огромные котлы, которые плавят всю русскую культуру и население, хорошо это или плохо, но они плавят как могут, только в Питере одним способом, а в Москве другим. Но когда выезжаешь за границу, то эта разница становится мифической, там другие противопоставления возникают. Ко мне, например, в Нью-Йорке подходили на концертах аквариумных приличные дамы и говорили: «Как хорошо, что мы на ваш концерт попали, мы так редко своих встречаем, москвичей и ленинградцев, а у нас тут все, в основном, одесситы, это не наши». То есть тут другое противопоставление, север и юг, таких противопоставлений много может быть, но они, на мой взгляд, не очень интересны и непродуктивны.
– Вместе с «Аквариумом» ты объездил большое количество стран.
– Да, очень много разных стран, и поездки были интересными. Я, кстати, судьбе и Гребенщикову за это очень благодарен. За возможность не только совместного музицирования и создания вещей, которые попали в ноосферу – по выражению Вернадского, – но и за то, что можно было мир посмотреть. Нью-Йорк мне очень понравился. Но больше всего я полюбил Японию. В Токио я был с концертами и с «Наутилусом», и с «Аквариумом», это такой удивительный город, очень, кстати, близкий русскому подсознанию.
– Чем же он ему близок?
– Своей мистичностью, странным сочетанием издревле насаждаемой дисциплинированности и крайней внутренней беспредельности человеческой, и еще сочетанием доброты и жестокости.
– Что ты сочинял в свой доаквариумный период? До 1989 года?
– Я ничего не сочинял, а был твоим коллегой и писал статьи по социологии культуры, и в том числе и про «Аквариум». И музицировал, играл на флейте и на саксофоне в разных местах и в разных группах, самая известная из них была «Клуб кавалера Глюка».
– Давным-давно канувшая в Лету.
– Да, давно канувшая, но в тот момент очень интересная. Потом я музицировал с группой «Выход» С. Селюнина, которая до сих пор существует. И до сих пор по возможности с «Выходом» играю, минувшим летом мы выступали на нескольких фестивалях. Прежде я пел под гитару романсы в любой компании, что неожиданно несколько лет назад аукнулось, когда я стал сочинять песни и стихи, и петь их один или со своей группой.
– Приходилось ли тебе когда-нибудь сочинять чисто инструментальную музыку?
– Сочинял, но не очень много. Вот, например, первая и последняя инструментальная пьеса в «Русском альбоме» «Аквариума» – это мной сочиненные композиции такого евразийского направления. В консерваторские годы я тоже сочинял, но это были учебные задания, а не по-настоящему творческая работа. В основном же мое сочинительско-музыкальное естество реализовалось в «Аквариуме», в игре и в аранжировках, ну и в «Наутилусе», естественно… Я, к примеру, горжусь элементами аранжировки моей любимой песни «Прогулки по воде», там такое есть баховское вступление, в котором я сознательно имитировал начало «Страстей по Матфею».
Удивительная история
– Можно ли считать, что благодаря тебе у «Аквариума» появилась некоторая ориентация на построение композиций с использованием приемов классической музыки.
– Думаю, что это так и есть, потому что мое консерваторское прошлое никуда из меня не вырвешь, я много лет учился классическим законам композиции, и на «Аквариуме» это не могло не сказаться, но удачно то, что это совпало с внутренними тенденциями Гребенщикова, ему это было нужно и интересно, и он сам этими вещами много интересовался. Хотя исходил он из другого, из битловской концепции универсальной музыки, в которую все включается, и вот эта самая классическая составляющая у битлов всегда была. И в «Аквариуме» она тоже была, и мои возможности помочь в этом были очень серьезно использованы.
– Совсем неудивительно, что в нашем разговоре неоднократно уже возникало упоминание про «Аквариум», но тогда в связи с этим естественно возникает вопрос о том, когда же именно и каким именно образом ты познакомился с БГ?