Невозможно процитировать или даже пересказать такую интересную книгу. Потому что, практически, на каждой странице есть или уникальные исторические данные, или оригинальные выводы автора. Можно дать перечень глав части второй «Миф о пьянстве»: «Сравним себя», «Откуда есть пошло?», «Безалкогольная Русь», «Водка – не русский напиток!», «Приключения водки на Руси», «Как нас спаивали и спаивают». Но и тут остаются не охваченными заголовки разделов, порой такие интересные, что не удержусь и процитирую хотя бы концовку раздела «Рождение образа вечно пьяного врага»: «При царе Алексее Михайловиче (1629–1676 гг., отец Петра I) кабаки были переименованы в кружечные дворы, и было решено ограничить количество питейных заведений по одному на город. Грустный вывод, а что поделаешь? Начало алкоголизму на Руси положила сознательная политика правительства. Но и в XVII веке на Руси пили всё же много меньше, чем в Европе. Это нисколько, впрочем не мешает, начиная с ХVI века насаждать миф о русском пьянстве планомерно и агрессивно. У политики двойных стандартов очень глубокие корни. К началу середине XIX века общеевропейское мнение окончательно сформировалось. В газетах печатался материал исключительно о пьянстве и алкогольном пристрастии русских»[166]
.Владимир Мединский приводит несколько примеров из разных веков, свидетельствующих о том, что именно собственное правительство России, в погоне за налогами, особенно во время войн, способствовало алкоголизации населения. Но когда дело заходило слишком далеко, оно же вводило разные ограничения. Я уже писал в 19971998 годах, что здоровье гражданина принадлежит ему и, отчасти, его государству. Но никак не торговцам спиртным. И если уж нельзя пока совсем искоренить это зло, то надо хотя бы получить максимум средств от продажи спиртного в бюджет государства. Потому что именно на него ложатся все затраты и по защите этого гражданина, и по его лечению. Торговцы спиртным, снимающие сверхдоходы, оказываются в стороне… Предвижу отговорку, что мы, дескать, платим налоги, и немалые. Но почему то доля доходов бюджета от продажи спиртного ничтожна мала, в сравнении с временами не столь давними. Хотя пить стали не меньше, а больше. То есть, наши подозрения о массовом уходе или минимизации этих налогов имеют под собой солидные статистические основания!
«А судьи кто?» вопрошает Мединский в заголовке одного раздела. И сам же отвечает: «Судьи – горчайшие пьяницы!». И приводит характерные примеры. Вот один, из английской истории: «Современники вспоминали: «В большом употреблении были следующие афиши на пабах: «Простое опьянение – пенс; мертвецкое – два пенса и солома даром»[167]
. Проблема пьянства – общемировая проблема, поэтому с 19 века появляется и растёт трезвенническое движение. Мединский и тут подметил, …тысячи сёл и деревень, сотни тысяч людей выносили решения о закрытии питейных заведений, брали на своих сходках зарок – ни чарки. Сотни тысяч «неисправимых» пьяниц 32-х российских губерний отказались от сивухи, так ещё в мае 1858 года начался массовый разгром питейных заведений. Вот и оказалась мифом «этнографическая» неизбежность российского пьянства. Трезвенников поддерживала Православная церковь. Следующая алкогольная монополия была введена в 1914 году в начале Первой мировой войны. Был введён запрет на производство спиртных напитков крепостью выше 16 градусов. Заметьте – запрет! Совершенно оправданная нравственная мера»[168].Про жёсткие ограничения пьянства в СССР все помнят сами. Но Мединский очень точно подметил одну важную особенность: «В 1980-е мало кто не верил, что пьют в СССР страшно много! Гораздо больше, чем в любой другой стране мира. Массовое убеждение, что надо «что то делать» со всенародным пьянством, с годами только росло. Откуда же у нас это убеждение?
Во первых, всё от той же невозможности сравнивать. В СССР мы видели себя, но не видели других. А жаль! Можно было легко убедиться: мы далеко не самые «проблемные».
Во вторых, главное: сами по себе стоны и плач о масштабах бедствия вовсе не аргумент. Это лишь показатель того, как общество воспринимает проблему. Мы и ужасались масштабами пьянства потому, что не привыкли ни к чему подобному. Поскольку с каждым годом пили пусть ненамного, но больше, это доказывало, как низко мы пали.