Осторожно, овеяно веками! (сборник)

Однако все это было мелко по сравнению с кинематографическими эксцессами, которые Крайних-Взглядов учинил на железной дороге. Он считал своей специальностью съемки под колесами поезда. Этим он на несколько часов расстроил работу железнодорожного узла. Завидев тощую фигуру режиссера, лежащего между рельсами в излюбленной позе – на спине, машинисты бледнели от страха и судорожно хватались за тормозные рычаги. Но Крайних-Взглядов подбодрял их криками, приглашая прокатиться над ним. Сам же он медленно вертел ручку аппарата, снимая высокие колеса, проносящиеся по обе стороны его тела.

Товарищ Крайних-Взглядов странно понимал свое назначение на земле. Жизнь, как она есть, представлялась ему почему-то в виде падающих зданий, накренившихся набок трамвайных вагонов, приплюснутых или растянутых объективом предметов обихода и совершенно перекореженных на экране людей. Жизнь, которую он так жадно стремился запечатлеть, выходила из его рук настолько помятой, что отказывалась узнавать себя в крайних-взглядовском зеркале.

Тем не менее у странного режиссера были поклонники, и он очень этим гордился, забывая, что нет на земле человека, у которого не было бы поклонников. И долго еще после отъезда режиссера Борис Древлянин тщательно копировал его эксцентричные методы.

– Встаньте, говорят вам! – кричала Зося. – Я вас сейчас буду пинать ногами!

Папа-Модерато неохотно поднялся с пола и вернулся в комнату, где уже сидел за обеденным столом Александр Иванович Корейко.

Папу-Модерато Александр Иванович терпеть не мог, – хотя виделся с ним только несколько раз. Папе-Модерато было девятнадцать лет. Корейко было тридцать пять. У Корейко было 46 рублей в месяц официально и десять миллионов неофициально. У Модерато официально не было ни копейки (он жил у родителей), а неофициально он умудрялся зарабатывать рублей двадцать в месяц, изображая при случае эпизодические роли римлян. Но Корейко не смел брать из своих миллионов ни копейки, а Папа тратил свои двадцать рублей с такой помпой, что кинематографическая Одесса долго содрогалась после его кутежей.

Он увозил Зосю в городской театр и брал там ложу бельэтажа за 8 рублей. Потом требовал, чтобы из буфета в-ложу принесли столик. Это уносило еще три рубля. Оставшиеся деньги поглощал долгий веселый ужин с пивом, музыкой и цветами в ресторане Церабкоопа. После этого, правда, наступали суровые будни, и Борис Древлянин целый месяц вымаливал у знакомых папиросы, но миллионер все же ему завидовал. Такие кутежи были ему не по средствам.

Александр Иванович просидел у Синицких до вечера. А потом все трое пошли бродить по городу.

– Как в кино хочется! – воскликнула Зося. – Хорошо б «Чикаго» посмотреть!

– Стоит ли, – сурово сказал Корейко, – в такую погоду. Давайте лучше погуляем.

В раскрытых настежь буфетах искусственных минеральных вод шипели керосинокалильные лампы. Под сильным белым светом жирно блестела слоистая баклава на железных листах; Стеклянные цилиндры с сиропами на вертящейся подставке мерцали аптекарскими цветами. Персы с печальными лицами калили на жаровнях орехи, и угарный дым манил гулящих.

– В кино хочется! – капризно повторила Зося. – Орехов хочется, баклавы, сельтерской с сиропом!

– Действительно хорошо бы «Чикаго» посмотреть, – сказал Древлянин и, опомнившись, добавил: – Хотя я, знаете, признаю исключительно неигровой фильм. Но у меня ни копейки нет. Может быть, у вас, товарищ Корейко, найдется подкожный рубль? Я б вам в пятницу отдал.

– Нету, – ответил миллионер, разводя руками, – честное слово.

– Ужасающее положение, – сказала Зося. – Когда вы уже разбогатеете, Древлянин?

– Скоро, – ответил Папа-Модерато. – С будущего года меня обещали взять на штат. А это пахнет жалованием в шестьдесят рублей. А съемочные! Тоже рублей пятьдесят наберется! Скоро я стану богатым женихом.

«Дурак, – подумал Корейко, – дубина! Он будет нищим всю свою жизнь! Ничтожество! Пятьдесят рублей съемочных! А миллион съемочных не хочешь?»

– Для того чтобы не расстаться с Зосей, Корейко решился бы скомпрометировать себя на рубль, но рубля у него не было. Сейчас в кармане у него в плоской железной коробке от папирос «Кавказ» лежало десять тысяч рублей, бумажками по двадцать пять червонцев. Эти деньги он не успел передать на покупку олова в прутиках. Но, если бы даже он сошел с ума и решился обнаружить хотя бы одну бумажку, ее все равно ни в одном кино нельзя было бы разменять.

– Денежки не малые! – ожесточенно сказал он. – Сто десять рублей в месяц.

– А вы на мне женитесь, – Древлянин, когда разбогатеете? – спросила Зося.

– А вы за меня пойдете?

– За такого богатого всякая пойдет, – сказала Зося.

– Нет, это черт знает что! – закричал вдруг Папа-Модерато. – Я тоже хочу в кино! Я молод и намерен жить. Подождите минуточку. Я сейчас! Пойду потрогаю за вымя Гришку Блоха!

Вслед за этими непонятными словами Папа-Модерато бросился бежать. Трижды его осветили буфетные прожектора, а потом он исчез в темноте.

Оставшись с Зосей, Александр Иванович не сказал ни слова. Древлянин вернулся очень быстро, огромными прыжками.