Осторожно, сказка!

Но Добрую Весть это нисколько не огорчило. Разве плохо, когда люди плачут от радости?

— А теперь вставай! — скомандовала Добрая Весть. — Хватит понапрасну валяться!

— Не могу, — жалобно протянула Лена.

— Можешь! Не имеешь никакого права не мочь! Зря, что ли, мы для тебя старались? — и она подмигнула смиренно сидящим вокруг воробьишкам. Те конфузливо чирикнули и наклонили головенки.

— И еще я так думаю, — синие глаза Доброй Вести лукаво блеснули. — Ванечкино злое слово наверняка сейчас не такое уж прочное. Ну — давай руку! Вот так! Молодец!

Встала! Назло всем Кикиморам и Дурным Вестям встала Ленка! Стоит — и ничего! И даже руки немножко развести может. И шагнуть… Вот смотрите — пожалуйста! Коротенький, правда, шажок — но ведь это только начало. Теперь она во что бы то ни стало разыщет Ванечку!

— Смелее, Лена, смелее! — подбадривает ее Добрая Весть. — А мне тоже пора в дорогу, — помолчала, прислушалась. — Если б ты могла слышать! Сколько голосов! И все зовут меня, торопят… Я вечно в дороге, Лена. Но это ничего. Я привыкла. Это очень хорошо, что людям никак не обойтись без Доброй Вести. Правда, я сама ничего не могу… Вот и для тебя — всего только одна маленькая телеграмма. Если бы я была феей!..

— Не говори так! — Лена прижалась щекой к плечу девушки. — Добрая Весть как глоточек счастья. Спасибо тебе, Наденька-Радость! Я должна идти — и я иду. Но мы еще встретимся. Мы скоро встретимся. Ты сразу приходи, как услышишь мой голос. Хорошо?

— Я приду. Я обязательно приду к вам, — и Добрая Весть коснулась растрепанной девчоночьей головы своей легкой ладонью. — Добрый путь тебе, девочка! И пожалуйста, будь осторожна. Не доверяйся Кикиморе… Не доверяйся, Лена!

Поправила на плече ремень от сумки, махнула рукой на прощанье — и как будто ее не бывало.

Глава двенадцатая, в которой происходит ужасный переполох и при этом выясняется, что Кикимора Никодимовна не любит кошек

С Ванечкой, как ты помнишь, мы расстались в тот критический момент, когда он решал, кем же ему все-таки стать в жизни. За девять прожитых лет мальчишке впервые пришлось основательно призадуматься. Но сколько он ни ломал голову, ничего подходящего не придумывалось. Выходило — или становись злодейской личностью, или оставайся с ушами.

— Ты что? Заснул? — толкает его под бок Злючка-Гадючка. — Слышишь, у нас опять концерт самодеятельности.

От Кикимор иного домишка доносится разноголосый шум и гам. Ванечка прислушался. Точно! Его знакомые уродцы надрываются. А вот и сам домишко выглянул из бурьяна. На крыльце сбились в кучку, жмутся к двери Братцы-Упрямцы и Сестрицы-Капризицы. Упрямцы басовито гудят на одной ноте. Капризицы взвизгивают, как поросята, когда тех дергают за хвост.

Ванечка даже позавидовал, как это ловко у них выходит. Он бы не смог. Удивительно одно, почему старуха терпит такой тарарам? Выскочила б да поддала им жару.

А Кикимора Никодимовна ничего не видит и не слышит, кроме происходящего на экране. Тот, кто является истинным болельщиком, поймет и не осудит старушку: шли последние минуты матча…

Завидев Ванечку и Злючку-Гадючку, вся веселая семейка кинулась к ним. Тянут Злючку за подол, сами пальцем то в Ванечку тычут, то на крышу показывают. На крыше, возле телевизионной антенны, в небрежной гордой позе возлежит тигроподобное существо. Сахарной белизной отливает щегольская манишка, изумрудно светятся круглые глаза. Взирает свысока на суматоху Его Кошачье Благородие.

— Серафим! — ахнул Ванечка.

Ну, конечно же, Серафим! Кто же еще может быть? И мальчишка закричал радостно:

— Симка! Симка! Кис-кис-кис!

Серафим повел ушами, вытянул шею и беззвучно раскрыл пасть. Влажно блеснули острые зубы.

Вся ватага завизжала так, что у Ванечки чуть не лопнули барабанные перепонки. Откуда-то выскочила Ябедка, забила кулачками по двери:

— Тетенька!

— С ума сош-шла… — зашипела на нее Злючка-Гадючка. — Старуха за «Спартак» болеет. Сами управимся.

Не успел Ванечка одуматься, глядь, на крыше против Серафима — зеленая змея. Свернулась пружиной, готова метнуться в смертельном броске. Закрыл Ванечка глаза. Все пропало. Погиб Серафимка. Добрый, славный, мудрый Серафимка!

— Попомни, Ванечка! Это тебе зачтется! — Злючка-Гадючка стоит на крыльце, отряхивает помятое платье. Глаза не желтые — белые от ярости. На щеке кровь — след Серафимовых когтей.

— Что за шум? — открыла дверь Кикимора Никодимовна. Вид у старушки благодушный: выиграла, значит, ее любимая команда. Увидела Злючкины раны — все благодушие как рукой сняло:

— Кто посмел?

— Его… вот его, Ванечкин, кот! — подскочила Ябедка.

Вытянулись в ниточку сухие Кикиморины губы — то ли улыбка, то ли угроза:

— Как же так, деточка? Мы к тебе по-доброму…

— Я не знаю… Я не виноват… — Ванечка часто-часто заморгал. — Он сам…