Осторожно, стекло! Сивый Мерин. Начало

— Последний раз спрашиваю. Нет Шаляпина? Нет. Всё. Вычеркиваю. Так. Педри… — Шляпа запнулась, сделала паузу. — Простите, тут так написано неразборчиво… Пед-ри-лин. Я правильно произношу фамилию? Есть такой?

— Есть.

— Вы?

— Нет. Я за него.

— А-а-а, ну это совсем другое дело, — почему-то обрадовалась шляпа. — Ваш номер одна тысяча сто двенадцать.

— Да заткнись ты со своими номерами! — предпенсионной женщине никак не удавалось успокоиться. Она, яростно растолкав публику, подобрала свой измазанный грязью головной убор и теперь безуспешно пыталась закрепить его на прежнем месте. — Засунь эти номера себе в задницу. Не имеешь права номера писать. Кто ты такой? Чтобы очередь устанавливать? Я спрашиваю: кто ты такой?

— Ты спрашиваешь, а я тебе не отвечаю, — прохрипела вконец потерявшая голос шляпа. — Я тебя в виду имею. Ишь разоралась! Пошла вон отсюда, пока цела, каракатица дохлая. Не серди меня! Товарищи! Не обращайте. Продолжаем! Циммерман. Есть Циммерман? Нет Циммермана? Вычёркиваю…

Старушка в мутоне из ближайшего окружения выбрала в собеседницы Веронику, обратилась к ней.

— И главное — всем же понятно, для чего это делается, все же всё понимают. Это же безобразие — одна касса на всю страну. Хотят, чтобы мы никуда носа не совали из своей берлоги…

— В Кремле им небось в конвертиках подносят, — поддержала её старушка постарше, — вот они и срут на людей.

— Ладно, мамаша, закрой поддувало, не подохнешь без Америки-то, — в разговор резко вступил худощавый, приличного вида молодой товарищ.

Толпа от неожиданности затихла.

— А вы не хамите. Я не в Америку.

— Тем более не подохнешь, — резюмировал приличного вида человек.

«Мамаша» обратилась за сочувствием к окружающим:

— Бывают же хамы!

— Чего-о-о? — угрожающе не поверил своим ушам худой товарищ.

Вероника ринулась на подмогу:

— Всё, всё, ничего страшного, успокойтесь. «Подохнешь» — это вы очень грубо… Нельзя так. Не обращайте внимания, — она повернулась к оскорблённой старушке, — Молодой человек, должно быть, не выспался… Бывает.

Неожиданно заголосила ненадолго всеми забытая владелица оранжевого берета. К этому моменту ей удалось надёжно закрепить его на затылке и она вновь приняла боевую стойку.

— Нет, вы слышали, как он меня обозвал? Слышали?! Будете свидетельницей! — Она схватила Веронику за рукав. — Я в суд подам! Будете свидетелем. Он меня проституткой обозвал. Слышали?! Скотина!! Милиция, милиция, можно кого-нибудь из вас? Милиция.

Милиционеров, действительно, вокруг толпилось немало, но, по всей видимости, вникать в очерёдные разборки не входило в их компетенцию. Даже те, что стояли поблизости, предпочли женщину не услышать. Сочтя такое невнимание стражей порядка к своей персоне за обструкцию, дама распалилась не на шутку.

— Я к кому обращаюсь, дармоеды толстобрюхие?! А-а!! Ну-ка сюда! Тут подонок матом меня обзывает. А они хоть бы хны. Ну-ка, сюда, говорю!

Домой Вероника вернулась совершенно разбитая: голова вела себя непристойно: гудела, трещала, угрожала расколом. Ноги не держали. Болели спина, плечи, руки, шея… Общение с униженными соотечественниками далось нелегко. Она поужинала доброй порцией снотворного, тремя таблетками анальгина и, не реагируя на приставания сына и беспокойные расспросы Лидии Андреевны, заперлась в комнате: в короткие периоды полузабытья ей снилась древняя Палестина и разрушенные за грехи жителей города. Сначала Содом. А затем и Гоморра.

Ранним утром предстоящее «дежурство» на Ленинградке виделось ей как минимум изощрённой японской пыткой.

Но — так часто бывает — вопреки тяжёлым ожиданиям всё случилось как в доброй детской сказке с хорошим концом: не успела Вероника раствориться в туманной груде боевитых однополчан, как её окликнули.

— Здравствуйте. Уже здесь? Или ещё не уходили?

Перед ней стоял парень в импортной замшевой куртке и красивых очках с затемнёнными стёклами тоже явно не отечественного производства. Накануне Вероника заметила его краем глаза, понаблюдала, но парень вёл себя настолько индифферентно, ни к одной компании не примыкал, ни во что не вмешивался, что дальше «края глаза» дело не пошло. И вот — на тебе: такая неожиданная доброжелательная заинтересованность.

— Не уходила. Спала под дождём вот на этой приступочке, — Вероника, указав на бетонный откос, обречённо улыбнулась. Парень оценил её юмор громким хмыком.

— И почему же в таком случае не в голове очереди?

— Не могу понять. Спала, должно быть, слишком крепко. Извините, — она отошла к стоявшей в стороне молодой паре, громко поинтересовалась:

— Скажите пожалуйста, вы не знаете, без билета меняют? Или сначала билет?

— Да у них семь пятниц на неделе, делают, что хотят, — охотно откликнулся юноша. — Вчера вроде меняли, сегодня могут не менять. Хозяин — барин. Без визы, я знаю, не меняют.

— Нет, виза у меня есть.

— А билета нет?

— А билета ещё нет. С билетами, я слышала, вообще катастрофа: пока купишь и виза закончится.

— Да-а. А мы, слава богу, билеты уже купили, хоть тут повезло.

— И как вам это удалось, не поделитесь опытом?