Осторожно, женское фэнтези. Книга 1

Есть и другие способы успокоиться. Тем более все равно с Саймоном договаривались увидеться.

— Я все помню, — были его первые слова, когда мы остались вдвоем в пустом тренажерном зале.

— Значит, не зря страдали, — я даже улыбнулась. Обидно было бы, если бы из ночной затеи ничего не вышло.

Но Вульф моей радости не разделял.

— Остальные уже забывают, — проговорил он угрюмо. — Я заходил к матери в обед, — при слове “обед” в животе у меня заурчало: расстроенная очередной ссорой с Оливером, я снова забыла о столовой, — спросил, помнит ли она Германа. Он же был ее студентом… Знаете, что она сказала? “Конечно, помню. Такой способный юноша. Жаль, что он перевелся в Найтлоп”… Представляете, в Найтлоп! Откуда это вообще взялось в ее голове?

— Мэг вчера не могла вспомнить, на каком факультете он учился, — я удрученно пожала плечами. — Видимо, так это и работает. Воспоминания уходят постепенно. Сначала трансформируются во что-то удобоваримое, что наш разум сможет принять как объяснение: человек не исчез, а просто уехал. А потом уже мы забываем. Люди ведь обычно забывают тех, с кем их развела жизнь.

— Мать занималась с ним индивидуально, два раза в неделю. Иногда Герман оставался у нас на ужин. Я думал, если кто-то знал человека достаточно близко… — не договорив, Сайман махнул рукой. — Это не имеет значения. Глория, мамина ассистентка, тоже уверена, что он в Найтлопе… А что говорят остальные? Инспектор? Милорд ректор?

— С инспектором я сегодня не встречалась. А с милордом Райхоном мы виделись только мельком.

На фоне происходящего ссора с Оливером выглядела особенно глупой и неуместной. Нужно заниматься расследованием, искать, расспрашивать людей, пока кто-то еще что-то помнит, а мы… Но все же я была слишком зла на него. Теперь еще и за то, что он взялся меня воспитывать, когда осталось еще столько дел. Сам же сказал, что собирался еще с утра поручить мне переписывать протоколы. И что? Так увлекся воспитательной работой, что остальное отошло на второй план? А записи, как и реальность, тем временем меняются…

— Он знает, что вы не ночевали у себя? — с тревогой предположил Саймон, заметив, как я помрачнела, когда разговор коснулся ректора.

— Нет, — успокоила я. — Всего лишь то, что я тайком ушла из общежития. Но этого хватило.

Объяснений боевик не требовал. Улыбнулся понимающе и подмигнул:

— На ринг?

— А вы…

— В полном порядке, — сказал он, коснувшись груди. И добавил самоуверенно: — В любом случае вам вряд ли удастся меня задеть.

Такое “приглашение” нельзя было проигнорировать.

Не знаю, что бы я делала без Саймона. Наверное, страдала бы в общежитии, спрятавшись под книжками, или жаловалась бы подружкам на горькую судьбинушку, подслащивая горечь шоколадом и мороженым. И все равно не успокоилась бы, нытьем и пустыми сожалениями накрутив себя еще больше. А часа на ринге, без слезных излияний и душеспасительных бесед, вполне хватило, чтобы сбросить накопившееся раздражение и ликвидировать разброд в мыслях.

План сложился сам собой. Обиды — прочь, гордость — в кулак, и прямиком в главный корпус, пока милорд Райхон не ушел. А то придется идти к нему домой. Пусть что хочет обо мне думает, в чем угодно подозревает, но дело от этого страдать не должно. Буду молча переписывать протоколы и время от времени бросать на него полные тоски взгляды. Не совсем же он бесчувственный?

Но планам этим не суждено было осуществиться. И помешал их реализации сам милорд ректор, карауливший меня на аллейке у учебного корпуса боевиков.

— Уделите мне несколько минут, мисс Аштон? — ровно, будто не было перепалки в лечебнице и разговора в его кабинете, поинтересовался он.

Спокойствие, отвоеванное на ринге, враз смело волной злости и раздражения, сердце сбилось с размеренного ритма, пальцы сами собой сжались в кулак, но я смогла заглушить эмоции и даже попыталась скопировать его невозмутимый вид.

— Конечно, милорд. Что вам угодно?

Хотелось верить, что ему угодно извиниться. Потому как в противном случае ничем хорошим и эта наша встреча не закончится: все-таки плохо у меня еще с самоконтролем.

Но оказалось, Оливеру угодно было передать мне запечатанный конверт.

— Пришло сегодня, когда почту уже развезли. Я подумал, что вам будет приятно получить его скорее, а не ждать до завтра.

— Так вы и переписку мою отслеживаете! — вскипела все-таки я. — Может, еще и читаете?

— Не читаю, — ничуть не оскорбился милорд Хладнокровие. — По моей просьбе полиция контролирует ваши контакты, не более. Содержанием писем, как и содержанием ваших разговоров с друзьями, никто не интересуется.

— Ой ли? — вырвалось у меня недоверчивое.

Но конверт взяла. Проверила целость печати и только затем прочла имя отправителя. Сердце снова взволнованно екнуло: письмо было от леди Оливии Аштон, матери Элизабет.

Стало не по себе. Не полиция и не Оливер — я сама влезла в чужую личную переписку. Но вместе с тем, что-то во мне требовало скорее разорвать конверт и пробежаться глазами по аккуратным строчкам, а затем щурилось счастливо, с нежностью повторяя теплые слова…