Осторожно, женское фэнтези!

– Это все, что я хотел сказать об участниках, – не позволил продолжить расспросы Мэйтин. – Теперь о пишущем. Ритуал, разработанный драконами, не предусматривал изменения собственной судьбы. Это опасно для самого пишущего, ведь он обречен жить на стыке реальностей. Если память о чужих изменившихся судьбах сводила людей с ума, подумай, что чувствует человек, чье сознание хранит две версии воспоминаний о собственной жизни. Время парадоксов не закончится для него никогда.

– Хочешь сказать, мы имеем дело с психом?

– Зависит от того, насколько глубоки изменения, – ответил бог уклончиво. – Прожить два разных дня – не то же самое, что прожить два разных года. Два года – не то же, что два десятилетия.

Боже, ну почему все так сложно? У меня же и в мыслях ничего похожего не было, когда я писала свой роман.

Мэйтин встал с песка, и я вскочила вслед за ним. Успела подняться за ноги за миг до того, как серая пустыня сменилась темнотой.

– Почему терминал? – спросила я, не надеясь на ответ. – Почему все время так: подуровень, терминал, выход? Почему нельзя сразу…

– Дверь за твоей спиной, – послышался глас божий. – Открой. Посмотрим, куда тебя в этот раз вынесет.

…За дверью было лето. Не солнечный день, не цветущий луг, но теплый летний вечер: звездное небо над спящим садом, ласковый ветерок, колышущий занавески на террасе маленького домика, пение цикад и запах печеных яблок…

Пирог готов. Осталось вытащить из духовки и переложить на блюдо. Заварить чай…

Смотрю в последний раз на звезды и закрываю ведущую в сад дверь. Аромат печеных яблок и сдобы становится сильнее. Дразнит…

Его любимый пирог.

Неужели так и будет молчать? Прятаться за раскрытой газетой от меня и от запаха лакомой выпечки? Будет, я его знаю.

И он меня.

Знает, что извиняться я не умею. И не стану. Но все равно подойду первой. Не потому, что виновата… хоть и виновата, да… А потому, что мне сил не хватает терпеть его обиженное молчание. Подойду, обниму сзади за плечи…

– Вот так всегда, – усмехнулся Мэйтин, выдернув меня с летней террасы.

– Что это было? Как…

– Не та дверь.

– Я уже была там раньше! Вернее, Элси была…

«Противный старикашка в синем халате» – она рассказывала об этом Мэг в последнюю ночь перед тем, как я заняла ее место.

– Я и так сказал больше, чем имел право, – проворчал Мэйтин. – Дальше сама. Думай, вспоминай. Верь…

Я открыла глаза и рывком села на постели.

Тикали знакомо настенные часы. Сопела во сне Мэг. А я до сих пор чувствовала запах яблочного пирога…

– Мэгги, – закутавшись в одеяло, я перебежала на кровать к подруге. – Мэг, проснись.

– Утро? – зевнула она, не открывая глаз.

– Нет, но…

– Элси, давай утром.

– Мэг, пожалуйста. Всего один вопрос. Помнишь ночь, когда я оживила мумий в бестиарии? Накануне мы праздновали что-то у Сибил, а потом я уходила… Помнишь?

– Угу.

– Помнишь, я рассказывала тебе про старика в синем халате?

– Элси, – простонала Мэг, – снова ты за свое?

– Это важно, правда. Что я тогда говорила?

– Ерунду, – она пыталась спрятаться от меня под одеялом, но я не позволила. – Ладно. Если важно… Ты сказала, что шла по темному коридору. Как после смерти: темный коридор, свет в конце… Ты увидела свет, пошла на него и оказалась в чужом доме, в чужом теле… Бред же!

– Нет. Не бред. Продолжай.

– Оказалась в чужом теле. В какой-то рыжей тетке в возрасте, у которой был муж-старик. Тетка жутко его любила… Ты мне все уши прожужжала, как чудесно почувствовать такое… Сказала, что хочешь туда вернуться…

Она засыпала, глотая слова, и я уже не видела причин ей мешать.

Темный коридор – терминал. В моем мире тоже ходят байки о свете в конце тоннеля, но до слов Мэг я никак не связывала эти истории с буферным отсеком между мирами, хотя похоже ведь: тоннель – терминал, свет – открытая дверь.

Не та дверь. Мэйтин сказал, что я все время открываю не ту дверь. И Элси открыла не ту. Попала в яблочно-пироговое лето и прониклась духом любви, витавшим в тамошнем воздухе. Это можно понять: я тоже прониклась. Словно на несколько минут стала той женщиной, много лет влюбленной в своего мужа и так же сильно и искренне любимой. Не каждому дано испытать такое, и неудивительно, что Элизабет хотела попасть туда еще раз.

Но как она планировала это сделать? Как она вообще оказалась в терминале?

Я догадывалась, кто может об этом рассказать.

Где искать художника, пусть даже он эльф?

На факультете искусств, конечно же.

Аудитория – огромный амфитеатр – не заполнилась слушателями и на треть, однако Грайнвилль все равно забрался на самый верх. Любопытные взгляды находили его и там, но не такие долгие и пристальные, какими были бы, сиди эльф на одном уровне с остальными.

– Здравствуй, Илси, – в прозрачных глазах не прочесть эмоций, но уголки губ дрогнули, и рисунок на щеках слегка поплыл: кажется, рад. – Интересуешься живописью?

– Нет. Другим. Расскажи о той ночи, когда помог мне оживить горгулий.

– Ты их не оживила. Только заставила двигаться.