– Сначала идите домой. Поешьте и отдохните. Сейчас от вас толку мало.
– Я в полном порядке.
– Вы не в порядке, – отчеканил Грин. – И, начиная спорить, только подтверждаете это.
Осмысление услышанного далось Оливеру не без труда.
– Вы правы, – нехотя согласился он. – Пойду к себе. Сообщите немедленно, если Джерри очнется или появятся другие новости.
– Обязательно, – пообещал Грин. Проводил ректора взглядом, а когда тот скрылся из виду, обернулся ко мне. – Проблема решена, можно вернуться к моему предложению.
– Вы… – у меня снова не было слов.
– Я? – с любопытством приподнял бровь доктор.
– Вы невозможны! – выпалила я, потому что в этот момент Грин вызывал у меня массу самых разных эмоций, от злости до восхищения, и определиться, какое чувство сильнее, в самом деле было невозможно. – Не пойду я с вами никуда! – Подумала и уточнила: – Сегодня.
– Замечательно, – неожиданно довольно отозвался он. – Значит, я тоже отправлюсь домой и наконец-то высплюсь. Ведите себя хорошо, Бет, и постарайтесь, чтобы из-за вас или кого-то из ваших знакомых меня опять не лишили отдыха.
– Постараюсь, – буркнула я. – Кошку покормить не забудьте.
Сама я отдыхать не планировала. После обеда забежала в общежитие, переоделась и пошла к Саймону. Мы не виделись несколько дней, а случилось за это время достаточно, было о чем поговорить, да и просто размяться не мешало бы. Но не успела я отойти от общежития и на сто шагов, как дорогу мне заступил Рысь. Вышел из боковой аллейки и остановился, глядя на меня, словно ждал, когда я сама брошусь к нему на шею.
Долго ждать я не заставила. Бросилась. Ткнулась носом в грудь и стояла так, стояла…
– Ты еще под охраной? – шепотом спросил друг.
– Угу.
– Хорошо, – хмыкнул он. – Значит, где-то поблизости вертятся агенты, которые мне сейчас люто завидуют. Но давай не будем их слишком сильно дразнить. И… спасибо.
– За что? – удивилась я.
– За тебя. Думал, ты и говорить со мной не захочешь. Испугаешься или…
– Дурак ты, Рысь.
Правду сказать, я опасалась, что он сам не захочет общаться со мной как с первопричиной всех бед, и обрадовалась, что опасения не оправдались.
– Я не могу ничего с тобой обсуждать, – предупредил друг. – Ни того, что было в библиотеке, ни сегодняшний случай. Это временная мера, неприятная, но необходимая, поверь. Меня вообще должны были отстранить, а инспектор, наоборот… Он мне место предложил, представляешь? Не просто стажировку, а работу. Учиться продолжу по направлению от полиции. Не нужно из-за стипендии переживать, и жалование, небольшое, но будет. Учеба по свободному графику, а практика – по месту службы…
Была ли удача Норвуда следствием прозорливости инспектора, разглядевшего в парне перспективного сотрудника, или божьим промыслом, но друг казался счастливым, и я радовалась вместе с ним.
Еще одна радость поджидала меня в корпусе боевиков, по которому мне пришлось побродить, разыскивая Саймона.
Нашелся он не в тренировочном зале и не в пустой аудитории, где имел привычку засиживаться, проверяя контрольные, а в самом неожиданном для себя месте – на кафедре. За столом. Стол, как выяснилось позже, ему только утром выделили, чем официально признали за вчерашним аспирантом и позавчерашним студентом гордое звание преподавателя. Правда, со «вчера» прошло уже пять лет, не говоря уж о «позавчера», но у аксакалов магических наук память хорошая, и Саймон мог еще пару десятилетий числиться у них желторотиком, посему столу, к слову, маленькому, поцарапанному и засунутому в дальний угол общей преподавательской комнаты, он несказанно обрадовался, с момента окончания занятий сидел тут и с ним, со столом, за это время успел сродниться настолько, что я всерьез заподозрила, что тренировки у нас сегодня не получится.
Впрочем, о столе я узнала не сразу. Начал Саймон со ставшей уже ритуальной фразы «Я помню». Потом спросил, как дела, и я коротко рассказала ему последние новости, начиная с пожара в библиотеке и заканчивая происшествием в ректорской приемной. Официальные версии событий боевик уже слышал; узнав неофициальные, нахмурился. Что-то подобное он, по его словам, подозревал, но надеялся, что подозрения не подтвердятся. Саймон предложил открыться ректору и Крейгу, рассказать об именах на его груди – возможно, это и другим дало бы способность помнить. Но я эту идею не поддержала. Не было гарантий, что у меня получится еще раз «врезать» в чью-либо память ускользающую реальность. А если получится… Шрамы с тела свести непросто. Как и с души. Что, если не удастся найти библиотекаря и обратить произошедшие перемены? Кому тогда нужны воспоминания о том, чего не вернуть? Саймон, поразмыслив, со мной согласился. А заметив, что я совсем сникла, представил мне Свой Собственный Стол.
Нельзя было не отметить наличия у судьбы некого компенсационного механизма. Место в полиции для Норвуда и стол для Саймона смотрелись именно такой компенсацией. А самой мне, чтобы вернуть растраченный за последние дни оптимизм, хватило двухчасовой тренировки и дружеской беседы.
Жаль, слов не хватило, чтобы объяснить Саймону, как я нуждаюсь в наших встречах.