Осторожно, женское фэнтези!

В следующей истории говорилось о юноше, который во время тяжелой болезни провалился в иную реальность – туда, где был он могущественным правителем, имел несметные богатства и прекрасных наложниц, соперничавших за место у него в ногах. Трижды он попадал в тот мир и чувствовал себя его властителем. Когда же болезнь его стухла, дивные видения прекратились. Но юноша уже не желал прежней жизни, он хотел вернуться в ту, другую, хоть и был там лишь созерцателем: ему достаточно было, что он слышит хвалебные гимны и звон золота, ощущает вкус вина и нежность женской кожи…

Он перерезал себе вены. Успел ли он до смерти перенестись в иной мир и слиться сознанием с тамошней версией себя, легенда умалчивала.

Я прочла еще одну. И еще. И еще. Разные истории, но через все проходила красной линией общая мысль: в чужом мире ты лишь гость и не управляешь ни новым телом, ни новой судьбой. Грайнвилль говорил то же, и это было бы ужасно, если бы только попавший в подобную ситуацию человек осознавал ужас своего положения…

А Грин задерживался.

Он не пришел ни через час, ни через полтора. Вернулся через два. Почти через два с половиной. Остановился в дверях, взглянул удивленно, словно не ожидал застать меня тут. Вслед за удивлением промелькнула в глазах обеспокоенность, но он все-таки подошел. Остановился намеренно близко.

– Снова экспериментируете, доктор?

– Проверяю.

Защита восстановилась, я теперь не испытывала тех неприятных ощущений, что больше месяца сопровождали каждую нашу встречу. Но теперь я знала, как это работает, и, если на секунду открыться, поборов протестующие инстинкты, ослабить щиты и коснуться упершихся в столешницу бледных пальцев…

– С ума сошли?! – он отдернул руку и отшагнул от стола.

– Тоже проверяю. Случай не слишком сложный. Кратковременное воздействие четвертого, максимум пятого уровня… Хотите кофе?

– Угу.

Он заметил свой блокнот, бросил на меня подозрительный взгляд, но ничего не сказал, а блокнот сунул в ящик стола. Взамен достал бутылочку из темного стекла, повертел в руках и отставил в сторону.

– Трое студентов пострадали на полигоне, – сказал, не дождавшись расспросов. – У одного перелом ребер, у двоих – ожоги. Простите, нужно было предупредить, что задерживаюсь.

– Нужно было, – согласилась я, разжигая спиртовку. – Не мечтала бы до последнего о единороге.

– Сейчас я свободен. Но вы, наверное, спешите? Милорд Райхон ждет?

– С чего вы взяли? – я отвернулась, сделав вид, что занята кофе. Да, я собиралась к Оливеру, но он не уточнял время.

– Догадался. Платье, прическа, новые духи. Не для меня же это все?

– Какой вы… догадливый, – я утопила в кофе три кусочка сахара и поставила чашку перед успевшим расположиться за столом доктором. – Вы правы, мне пора.

– Но вы хотели о чем-то поговорить.

– Неважно, – как ни странно, улыбка далась мне без труда. – Простите за беспокойство. И спасибо за сказки.

– У вас чернила на подбородке.

– Что? – не поняла я, слишком резким был переход.

– Чернила. Маленькое пятнышко справа.

Он достал платок, свинтил крышку у бутылочки, которую вынул до этого из ящика, и подошел ко мне. Спокойно, словно целыми днями только тем и занимается, что приводит в порядок неряшливых девиц, стер что-то с моего лица.

– Не скажу, что оно вас портило, но у героя может быть иное мнение на этот счет.

Я стиснула зубы. Процедила «благодарю» и пошла к вешалке за пальто. Сняла и, не оборачиваясь, вышла в коридор.

Останавливать меня никто не собирался.

– Милорд Райхон ждет вас, мисс Аштон, – пропело, завидев меня, неизменно радостное солнышко.

– Прекрасно, – буркнула я.

Посмел бы он не ждать. У меня же платье. И прическа. И духи. И чернил на подбородке уже нет.

– В зале для торжеств, – закончила секретарша, после того как я трижды безуспешно дернула закрытую дверь кабинета. – Выпускники факультета искусств закончили новое оформление и пригласили милорда ректора оценить работу.

– Ясно.

– Большая двустворчатая дверь в конце коридора, – подсказала девушка. – Налево от приемной.

– Может, еще карту нарисуете? – огрызнулась я.

Солнышко потускнело от незаслуженной обиды, и я почувствовала себя еще паршивее.

– Извините, – промямлила неловко. – Я… – Махнула рукой и отправилась искать большую двустворчатую дверь.

Я не бывала в зале для торжеств до реконструкции и не могла судить, что именно переделали искусники, но, судя по тому, как Оливер жал руку их декану и благодарил стоявшего рядом юнца, раздувавшегося при этом от гордости, что-то они переделали-таки, и, видимо, к лучшему. Но все же смотрелся зал уныло: паркет елочкой, темно-зеленая драпировка стен, скамейки из темного дерева в четыре ряда, разделенные узким проходом, трибуна на небольшом возвышении. Мандариновые деревца по углам и пианино не оживляли обстановку – они в нее просто не вписывались.

Если это – обновленный интерьер, страшно представить, что тут было раньше.

– О, Элизабет! – заметил меня ректор. – Здравствуйте.

– Добрый день, милорд. Господа.

– Жаль, что вы не успели к демонстрации, – глава академии обвел взглядом зал, давая понять, что я чего-то тут не вижу. – Но посмо́трите на открытии.