Отец. Я механически складировала новую информацию. У лорда Эрентвилля, посла и, если не ошибаюсь, дальнего родственника эльфийского владыки, дочь-полукровка. Бесполезный факт. Но интересный.
– Вы с мисс Аштон, верно, хотите побыть наедине с эноре кэллапиа? – спросила она, остановившись у входа в жилище единорога.
– Если это возможно.
– Возможно. Полагаю, вы, будучи целителем, как никто осознаете ценность жизни. И я без опаски могу вверить вам свою. Прошу вас, – она распахнула перед нами двери. – Я погуляю в саду на случай, если понадоблюсь.
– При чем тут ее жизнь? – спросила я доктора, оказавшись с ним в первом, проходном помещении.
– Леди дала понять, что мы тут под ее ответственностью. Если по нашей вине пострадает единорог, ее накажут. Может быть, казнят.
– Она же дочь посла!
– Да хоть сын владыки, – передернул плечами доктор. – Эльфийские законы едины для всех: эноре кэллапиа неприкосновенны.
– Значит, – я тяжело сглотнула, – нас тоже, если что?..
– Не нас, а вас, – осклабился Грин. – Вы же помните, я к единорогу подойти не смогу. – И не дав мне опомниться, поинтересовался вкрадчиво: – А что вы собрались делать с бедной лошадкой?
– Ничего, – буркнула я. – Сейчас вообще уйду.
– Идите, – не возражал он. – Я вам даже дверь открою.
И открыл. Но не ту, что вела наружу, а другую, за которой мелькнула белоснежная грива. Змей-искуситель, блин!
Забыв скорчить недовольную физиономию, я рванула вперед и, как и в первый раз, застыла на пороге, завороженная красотой диковинного существа.
– Этот мир не так уж плох, если в нем еще живут подобные ему, – сказал за моей спиной Грин. Что-то в его голосе заставило меня обернуться, но чудеса тут ограничивались одним отдельно взятым единорогом, а доктор оставался все тем же доктором: прищурился насмешливо, перехватив мой взгляд, и достал из внутреннего кармана пальто блокнот: – Ну что, мышка моя, готовы отработать свой кусочек сыра?
– Обязательно называть меня так? – поморщилась я.
– А как? – удивился он.
– Я по-прежнему мисс Аштон.
– Шутите? Я не могу обращаться к мыши «мисс».
– Тогда Элизабет, – предложила я; близость единорога не располагала к пререканиям.
– Длинно, – не согласился Грин. – Как вас зовут друзья?
– Элси.
– Элси. Мне нравится. Если решу завести золотую рыбку, назову ее Элси. Но для мыши это имя не подходит.
– Вы невыносимы.
– Спасибо, – Грин принял мои слова как комплимент. – А вы… Бет. Коротко и очень по-мышиному.
Спорить с ним желания не было. А вот забыть о его существовании и остаться наедине с дивным созданием…
Но доктор забываться не желал.
– Скажите, Бет, что вы чувствуете ко мне?
– Я? К вам?! С чего вы взяли? Если из-за того букета, то это недоразумение, я…
– Бет! – Грин щелкнул пальцами у моего лица. – Что за глупости у вас в голове? Я имел в виду эмоции, которые вы испытываете в моем присутствии. Все без изменений?
– А, вы об этом. Конечно… – я умолкла на секунду и протянула удивленно: – Не-ет.
В лечебнице я ощущала страх и подспудную неприязнь к доктору. А уже в «прихожей» единорожьего домика почти не реагировала на его подначки. Это было так… обычно. Обычный человек стоял рядом, и мне не хотелось отступить от него подальше или, как бывало, убежать и спрятаться.
– Не так уж я страшен, как выяснилось? – усмехнулся Грин.
– Не так уж. Признаюсь, раньше вы мне больше нравились, – я не удержалась, чтобы не отомстить ему за все пущенные в меня шпильки: – Была в вас некая демоническая харизма. А сейчас вы такой заурядный.
– Переживу, – равнодушно бросил он, записывая что-то в блокнот.
– Вы потому и позвали именно меня?
– Отчасти, – кивнул доктор. – Было предположение, что присутствие эноре кэллапиа нейтрализует негатив. Оно подтвердилось. Можем приступать к следующему опыту.
– К какому?
– Мы это обговаривали. Установите контакт. Дотроньтесь до него, погладьте, – он захлопнул блокнот и посмотрел на меня. – Ну?
Будто мне самой не хотелось. Только вот единорогу было куда интереснее наблюдать за нами со стороны. Когда я шагнула навстречу, он недоверчиво фыркнул: «Ты это серьезно?»
Сделала еще шаг: серьезно. Да, я не та, за кого себя выдаю. Но в прошлый раз нам это не помешало.
Он кивнул. Опустив голову, заглянул в лицо. Стало видно, что глаза у него не черные, а так же, как у моего знакомого бога, меняют цвет. Оставаясь темными, отливают то зеленью глубоководья, то лиловыми сполохами грозового неба. А если всматриваться в них долго-долго, можно увидеть ночное небо и звезды… моего мира… Орион и Большую Медведицу…
«Правда?» – потянулся ко мне снежной мордой единорог.
«Правда», – я коснулась его лба в основании длинного рога.
Мысли улетучились. Страхи и сомнения, тревоги последних недель – ничего не осталось. Только мягкая шерсть под рукой. Грива, молочными струями просачивающаяся между пальцев. Теплое дыхание. Запах прогретого солнцем луга, трав и влажной земли… хрустящего хлеба… моря… осеннего леса, прелых листьев, хвои и грибов… свежей наволочки под щекой…
– И как?.. – Грин откашлялся и попросил деловито: – Опишите свои ощущения.
– Приятно.
– И только?
– Нет.