– Пять таких штуковин. Два часа в день требуется, чтобы содержать их в таком виде. Я знаю, сам полировал. Но генерал хочет, чтобы все было именно так, и для того, чтобы они сохраняли такой вид, их нужно полировать каждый день до потери пульса.
– Вы хотите сказать, что в мои обязанности входит полировка сумки и чемоданов? – Подобная перспектива вызвала во мне злость.
– Будете полировать, если хотите жить! – Хеннеси повернулся и положил сумку в багажник так осторожно, точно это была яичная скорлупа. – Следить за машиной – вторая ваша обязанность, которую вы должны выполнять с особой тщательностью, пользуясь для полировки только полиролью. Каждый раз, когда вы будете останавливаться, чтобы генерал поел или облегчился, вы должны полировать машину. Понятно? Он не выносит грязных машин и все время следит за этим! Сколько раз мне приходилось одной рукой есть, а второй полировать этого сукина сына. Не забывайте о пепельницах. Если генерал, влезая в машину, почует хотя бы запах в пепельницах, то сделает запись в своей маленькой книжечке.
– Какой книжечке?
Хеннеси аккуратно сплюнул на бетон, потом тщательно растер плевок.
– Вам следует знать об этой книжке: обо всем, что происходит, генерал записывает в свою книжку. Все, что вы упустили, – грязные пятна, любая небрежность, любая ошибка – заносится в эту маленькую книжечку. Потом он с соответствующими указаниями передает ее майору Кею, и вы получаете наказание. Я схватил три дня ареста за эти пепельницы.
Я обозревал огромное блистающее поле моей будущей деятельности, и мое сердце замерло.
– Вы бываете в увольнении? – спросил я.
– Я? – Холодное, гранитное лицо Хеннеси на какое-то мгновение расплылось в подобии улыбки. – Это мой первый отпуск за четыре месяца службы у генерала, и я собираюсь насладиться им в полную силу. Теперь это все ваше, сержант, и надеюсь, что вы будете наслаждаться так же, как собираюсь наслаждаться я. Не знаю, как и что у вас получится, но у меня наслаждение будет.
Я открыл дверцу машины и проверил все внутри салона. Это был самый прекрасный автомобиль, какие я когда-либо видел. В нем было все: от зеркал в дверцах с электроприводом до коктейль-бара.
– Генерал действительно так жесток, как о нем говорят? – безнадежно спросил я.
– Нет, еще хуже! – сказал Хеннеси. – Знаете, что ставит меня в тупик?
– Что?
Прежде чем сказать, Хеннеси украдкой огляделся:
– Как он еще прожил так долго? Не понимаю, почему его до сих пор не пристрелили! – Он с надеждой смотрел на меня. – Вы пробудете с ним пятнадцать дней. Только он и вы. И никого больше, удобный случай, чтобы пристрелить его. Может быть, вы тот, у кого хватит мужества сделать это? Может быть, на четырнадцатый день вам станет невмоготу, и вы всадите нож в этого ублюдка. Сделайте это, сержант, и каждый, от полковника, до меня, рядового, будет молиться Богу, чтобы он возвел вас в ранг святого!
– Я не боюсь того, что легко, – усмехнулся я. – Мне уже выпало служить в части, которой командовал Паттон. Никто не сравнится с ним по жестокости.
Хеннеси уставился на меня:
– Паттон? Вы считаете его жестоким? Я не ослышался?
– Он жесткий генерал: не встречал никого жестче.
– Ну, тогда у вас впереди прекрасное развлечение! – мечтательно произнес Хеннеси. – Вы так наивны! Паттон! Ха! Это самое смешное, что я услышал. Извините меня, сержант, что я смеюсь!
– Майор сказал, что вы введете меня в курс дела и расскажете все о моих обязанностях, – сказал я холодно. – Это все или есть еще что-нибудь?
Хеннеси достал из кармана сложенный лист бумаги: