Острие копья

Мисс Барстоу выглядела еще хуже, чем вчера. Видимо, она совсем не спала в эту ночь. Вчера, вопреки просьбе Вульфа позвонить в шесть вечера, она позвонила намного раньше, поэтому к телефону подошел я. По ее голосу я сразу понял, в каком она состоянии. Она очень коротко, по-деловому, сказала, что ждет меня завтра, ровно в десять, и тут же положила трубку.

Сара предложила мне сесть рядом. Вульф не дал мне никаких инструкций, предоставив полную свободу действий. В качестве напутствия он повторил свою любимую поговорку: любая спица приведет муравья к ступице колеса. Он, правда, упомянул еще о нашем преимуществе, о котором не следует забывать, — никто не знает, насколько мы хорошо осведомлены, но поскольку наш первый шаг увенчался успехом, все полагают, что мы знаем все.

Произнося это, он зевнул, так широко открыв рот, что в него мог свободно влететь теннисный мяч.

— Надеюсь, ты не утратишь это преимущество, — в назидание заключил он.

— У вас в саду, я вижу, нет теплиц для орхидей, — начал я свой разговор с Сарой Барстоу. — Но у вас, должно быть, много других экзотических растений?

— Возможно, — рассеянно ответила она. — Я попросила Смолла провести вас в сад, потому что здесь никто нам, надеюсь, не помешает. Вы не возражаете?

— Что вы, конечно, нет. Здесь так хорошо. Я сожалею, что вынужден надоедать вам своими вопросами, но у меня нет иной возможности собрать факты. Ниро Вульф любит утверждать, что он исследует явления, а я собираю факты. Не уверен, что в словах моего хозяина таится некий скрытый смысл. Я внимательно изучил в словаре все оттенки значения слова «явление» и пришел к выводу, что это слово следует понимать буквально.

Я вынул блокнот.

— Я просил бы вас рассказать мне о вашей семье и, разумеется, о вас самих: сколько вам лет, за кого собираетесь замуж…

Не дав мне закончить, она послушно начала рассказывать. Она сидела прямо, сложив руки на коленях.

Кое-что я уже знал из газет или из справочника «Кто есть кто», но я не прерывал ее. Кроме матери и брата, близких родных у нее больше не было. Ее брат Лоуренс, двадцати семи лет, на два года ее старше, в двадцать один год окончил Холландский университет и с тех пор ничем не занимался лет пять. Как я понял, не только тратил попусту время, но и испытывал отцовское терпение, пока наконец не обнаружил интерес к промышленному дизайну. Теперь он даже преуспел в этом, особенно в области самолетостроения. Отец и мать всегда были привязаны друг к другу все тридцать лет их семейной жизни. Она не помнит, когда у матери появились первые признаки ее недомогания. Но это случилось давно, когда она была еще ребенком. В ее семье никогда не делали из этого тайны, ибо не считали это болезнью, которую надо скрывать, а скорее видели в этом беду, неожиданно постигшую близкого и любимого человека, и всячески старались помочь ему с этим справиться. Доктор Брэдфорд и еще два специалиста склонны были считать это расстройством неврологического характера, но ее, Сару, это ни в чем не убеждало. Она считала, что все эти чужие и холодные слова не имели никакого отношения к ее матери, живой и любимой.

Их дом в Вестчестере был родовым поместьем, но жили они здесь лишь летом, и не более трех месяцев, ибо большую часть года находились в университетском городке. Каждое лето они приезжали сюда со всей прислугой, чтобы провести здесь какие-нибудь одиннадцать недель, а с наступлением осени закрывали дом и уезжали. Тут они знали почти всех, и вообще круг знакомых ее отца был весьма широк, и не только в Вестчестере. Многие из его близких друзей были их соседями. Сара назвала их имена, рассказала о прислуге дома. Все это я аккуратно записывал в свой блокнот и настолько был этим занят, что даже не заметил, как Сара встала со скамьи и вышла на садовую дорожку. И тут я услышал гул самолета над головой, он летел, должно быть, совсем низко и заглушил ее голос. Я взглянул вверх и увидел его и тут же торопливо записал: «Финский, одноместный, шесть ярдов, зарегистрирован в Нью-Йорке». Я бросил взгляд на девушку. Запрокинув голову, она стояла под ярким солнцем и следила за самолетом, и вдруг махнула ему платком. Я тоже вышел на дорожку, чтобы получше разглядеть самолет. Он летел теперь совсем низко, и когда оказался над нами, и с той, и с другой стороны кабины высунулась рука и помахала нам. Сделав резкий «нырок», самолет выровнялся, описал над нами круг и скрылся. Мы вернулись на скамейку.

— Это был мой брат, — пояснила Сара. — Он сегодня впервые после смерти отца поднялся в воздух.

— Он у вас, видно, отчаянный, да и руки у него очень длинные.

— Нет, он сам не летает, во всяком случае не в одиночку. С ним был Мануэль Кимболл. Это его самолет.

— А, один из четверки.

— Да.