Острие копья

Однако с доктором я вытянул пустой билет. Он не сообщил мне ничего нового, чего бы я уже не знал из газет, зато порадовал кучей медицинских терминов, которые не решилась бы напечатать ни одна газета, опасаясь забастовки наборщиков. Я ничего не имею против профессиональной терминологии, потому что без этого никогда не обойтись, но пространные объяснения врача с успехом можно было свести к короткому заключению: о яде ничего определенного не известно, ибо ни в одной из лабораторий анализы не дали ответа. Срезы тканей были направлены также в Нью-Йоркскую лабораторию, но ответа пока нет. Игла, как вещественное доказательство, находится у прокурора округа, и ее предполагают исследовать в другом месте.

— Во всяком случае, — уточнил я, — можно с определенностью сказать, что он умер не от старости или какой-то болезни. А можно ли с той же уверенностью сказать, что он был отравлен, то есть умер насильственной смертью?

Доктор утвердительно кивнул.

— Да, с абсолютной уверенностью. Смерть от сильнодействующего яда. Гемолиз…

— Хорошо. А что, вы, между нами, скажете о враче, давшем в данном случае заключение о смерти в результате коронарного тромбоза?

Доктор выпрямился и застыл, словно его хватил столбняк.

— Я не уполномочен делать какие-либо заключения, мистер Гудвин.

— Я не прошу вас их делать, меня интересует ваше собственное мнение.

— У меня его нет.

— Вы хотите сказать, что оно у вас есть, но вы с ним не расстанетесь и оставите при себе, как память о нашей встрече. Ну, ладно. Все равно, спасибо.

Покидая здание суда, я было подумал, а не заглянуть ли, ради шутки, к адвокату Дервину и попросить у него телефон его приятеля Бена Кука. Но моя голова была занята делами поважнее. Когда я наконец снова добрался до клуба «Зеленые луга», было уже за полдень, и я начал сокрушаться, что день будет неудачным до конца, если мне не повезет и я не встречусь с доктором Брэдфордом.

Мальчишки, подносчики мячей, вернулись с поля, и мастер смог представить их мне. Мы быстро договорились: я предложил им бутерброды, бананы и мороженое с пивом, если они посидят со мной где-нибудь в тенечке. Там и перекусим и попьем пивка. Разумеется, я не оплачу им потерянное время. Они согласились, мы раздобыли еду и нашли подходящее тенистое дерево.

Один из парнишек, худенький, бледный, с русыми волосами чаще других обслуживал Мануэля Кимболла, а другой был подносчиком мячей у Питера Оливера Барстоу. Это был коренастый, с шустрыми глазами и веснушчатым лицом мальчуган, которого звали Майк Аллен. Мы еще устраивались под деревом и не приступили к еде, как он вдруг сказал:

— Знаете, мистер, нам не платят.

— Что ты хочешь сказать? Что вы работаете бесплатно?

— Нам не платят, когда мы не на поле. Так что никакого потерянного времени у нас нет. Мы все равно сейчас не работаем.

— Неужели? Что-то ты больно честен. Будешь так продолжать, место в банке тебе обеспечено. Ну-ка ешь свой сандвич.

Пока они ели, я как бы невзначай завел разговор о Барстоу и игравшей тогда четверке. По тому, как мальчишки бойко затараторили, я понял, что все это они повторяли уже раз сто перед прокурором Андерсоном, сыщиком Корбеттом, приятелями по работе, перед родными дома и одноклассниками в школе. Мальчишки были словоохотливы и готовы отвечать на любой вопрос. Это не давало мне оснований надеяться, что они скажут что-то новое. В их сознании уже застыла некая картина, и они сами уже в нее поверили. Впрочем, я ничего особого и не ждал, но помнил поговорку Вульфа, что монетка, которую ищешь, может закатиться в самый темный уголок, куда не проникает свет. Версии, услышанные от Ларри Барстоу и Мануэля Кимболла, казалось, не могли иметь вариантов. Когда мальчишки все съели, я, наблюдая за ними, пришел к выводу, что бледнолицый уже ничего мне не скажет, и отпустил его. Майк остался. Это он обычно таскал на поле сумку Барстоу и собирал его мячи, к тому же, он показался мне более смышленым, и я надеялся, что, может, он что-нибудь заметил, например, как вел себя доктор Брэдфорд, когда появился на поле. Но он меня разочаровал. Он только запомнил, как доктор запыхался от бега и как все его ждали. Когда он, осмотрев Барстоу, поднялся, то был очень бледен, но спокоен.

Я спросил о сумке с клюшками. Парнишка утверждал, что поставил ее в машину Барстоу, прислонив к переднему сиденью.

— Ты был расстроен, Майк, и мог чего-то не запомнить, — убеждал его я, — в таких случаях люди всегда нервничают и расстраиваются. Может, ты поставил сумку в другую машину?

— Нет, сэр, я не мог этого сделать. Другой машины там не было.

— Или взял чью-то другую сумку?

— Нет, сэр, я не растяпа какой-нибудь. Когда работаешь здесь, то глаз уже наметан, всегда проверяешь по головкам, все ли клюшки в сумке. Когда я поставил сумку в машину, я пересчитал клюшки и заметил, что все они были новые.

— Новые?

— Да, сэр, новые.

— Почему? Разве Барстоу поменял клюшки?

— Нет, сэр. Жена ему подарила новый набор клюшек.

— Что?

— Да, сэр.

Мне не хотелось его пугать своей бурной реакцией на его слова. Поэтому я сорвал травинку и стал медленно ее жевать.