Острие Кунты

Много времени и усилий было потрачено на то, чтобы пробить лбом стеклянную стену. Сидение с закрытыми глазами и скрещенными ногами ни к каким духовным достижениям не приводило. Большинство моих одиноких медитаций вызывало разве что ощущение сильного давления между бровями, что-то вроде надвигающейся головной боли. У меня не было ключа, и книги этот ключ не давали.

Несколько раз, впрочем, мне удалось достигнуть места, которое я называл "экран". "Экран" напоминал завесу, состоящую из ослепительного мрака. Свет и тьма были здесь одним. Они были сплавлены в одно всепоглощающее сияние, исходящее из таинственного источника, и сила этого черного сияния была невыносима. Я открыл единый источник света и тьмы, но этот источник был глубоко скрыт. Он был скрыт "экраном", пройти который не позволял страх. Это был страх самопотери и растворения в неизвестном. То, что "экран" потребует от меня жертвы, - было совершенно ясно. В жертву необходимо было принести свое "я", и к этому я еще не был готов.

В обычной жизни меня не покидало ощущение, что в моей голове прокручивается бесконечная пленка одних и тех же давно опостылевших мыслей, и их монотонное и бессмысленное чередование создавало тот мир, в котором я живу. Чтобы изменить мир вокруг себя, я должен был что-то с этой пленкой сделать. Нужно было либо ее остановить, либо сменить. Как сделать то или другое, я не имел ни малейшего понятия. Чем больше я бился лбом о стеклянную стену, тем меньше оставалось надежды на то, что можно действительно что-то изменить. Моя жизнь напоминала разбитую повозку, влекомую слепой лошадью неведомо куда, и холодный ветер отчаяния задувал прямо в лицо.

Однажды я пошел к своему приятелю на день рождения, отмечавшийся вполне традиционно: обилие вкусной жирной еды и горячительных напитков, притащенные кем-то "последние записи", накрашенные до невозможности девушки, блестящие от первых рюмок глаза. Обычно на таких вечеринках мной овладевало отчаяние. Несмотря на то, что вокруг веселились друзья, я чувствовал, что меня отделяет от них пропасть.

Что-то не позволяло мне радоваться жизни, вся тягостная бессмысленность происходящего за праздничным столом почему-то становилась особенно очевидной.

Итак, я сидел за столом, что-то ел и пил, и вдруг странная мысль пришла мне в голову: а что, если незаметно уйти и, выйдя на улицу, двинуться в одном и том же направлении - скажем, на юго-восток. Там, в этом направлении, находились Гималаи, всегда притягивавшие меня, как магнит. Да, просто встать и пойти, оставив позади все, что знаешь и к чему привык. Встать и пойти на юго-восток.

Мысль эта так заняла меня, что я и не заметил, как мое тело как-то вдруг совершенно расслабилось, и я мягко соскользнул на пол. Произошло это настолько естественно, что никто как будто не заметил моего исчезновения. Я лежал под столом среди туфель и ног. Вокруг царила приятная полутьма, издалека доносился приглушенный гул голосов и звяканье посуды. Неожиданная перемена моего местоположения нисколько меня не обескуражила, напротив, я чувствовал себя спокойно и легко.

Вскоре мое исчезновение, однако, заметили. Решив, что я слишком быстро наклюкался, народ принялся было приводить меня в чувство, пиная ногами, но, поскольку я не оказывал никакого сопротивления, меня оставили в покое. Под столом было хорошо. Пьяный разгул остался где-то наверху, меня охватила странная истома, ни шевелиться, ни вставать мне совершенно не хотелось. Я провалился в мягкую обволакивающую бездну, и мне привиделось, будто я в горах.

Место было незнакомым, диким и безлюдным, солнце только что скрылось за ближайшими вершинами, и я шел по горной тропе в неизвестном направлении. Неожиданно я почувствовал сзади чье-то присутствие, обернулся и увидел старика с седой бородой. В руке у него была палка, он шел за мной. Черты его лица показались знакомыми, но я не мог вспомнить, где я его видел. Старик махнул мне рукой, давая понять, чтобы я следовал за ним. Он повернулся и двинулся по тропе в противоположном направлении. После секундного колебания я повернул назад и пошел за ним, поскольку идти мне, на самом деле, было некуда.

Мы начали карабкаться по ведущей Бог знает куда тропе то вверх, то вниз. Старик шел молча и ступал медленно, но, несмотря на это, чтобы поспевать за ним, мне приходилось чуть ли не бежать. Наконец, мы очутились возле большой пещеры, и мой проводник жестом велел мне следовать за ним. Мы вошли внутрь. Пещеру освещал тусклый мерцающий свет, и я с трудом различил в дальнем ее конце проход. По-прежнему не произнося ни слова, старик приказал мне войти в него. Мне было, мягко говоря, не по себе, но я не мог противиться внутренней силе, исходившей от проводника, и шагнул в темноту.