Острие скальпеля. Истории, раскрывающие сердце и разум кардиохирурга

Мне было шестьдесят восемь, и я ждал операции на деформированной правой руке, куда медсестры вкладывали тяжелые инструменты. Мог ли я дальше терпеть постоянные проверки со стороны Генерального медицинского совета и проходить утомительное обязательное обучение? Ни в коем случае. После сорока лет в кардиохирургии я понял, что пришло время двигаться дальше. Поэтому однажды в пятницу вечером я вышел из больницы и больше туда не возвращался. Никаких юбилейных сборников, никаких открыток, никаких подарков. Но также никакого сожаления – и чувство огромного облегчения. У меня были новые планы и амбиции. Я уже был профессором в Университете Суонси, где наши биоинженеры работали над новым миниатюрным искусственным сердцем, а теперь я также являюсь профессором в больнице Роял-Бромптон, где мы собираемся провести клинические испытания с волшебными генетически модифицированными стволовыми клетками, которые удаляют с левого желудочка рубцы, оставшиеся после сердечного приступа.

Стал бы я обучаться кардиохирургии сегодня? Нет. Мы делали хрупкие жизни крепче. Но ради этой привилегии мы не должны стоять на задних лапках.

12 Страх

То происшествие на корнуоллском регбийном поле не только определило мою судьбу, но и сделало меня склонным к навязчивым флешбекам[54]. Эти спонтанные зрительные воспоминания неожиданно вторгались в мои мысли без какой-либо сознательной попытки пробудить их в памяти. Мне понадобилось какое-то время, чтобы понять, что галлюцинации провоцировали определенные триггеры. Запах конкретного дезинфицирующего средства мог перенести меня в травматологическое отделение гарлемской больницы, где меня пырнул ножом наркоман, или в сельскую китайскую больницу после культурной революции, где я присоединился к «босоногим врачам», чтобы спасать детей от дизентерии. Даже легкий запах подгоревшего тоста пробуждал ужасные воспоминания о пиле, которая разрезает кость и рвет правый желудочек. В разгар флешбека я не мог отличить фантазию от реальности. Я никогда никому о них не рассказывал и забывал о них, как только они проходили. Они были похожи на световые вспышки, предшествующие мигрени.

Мое обучение в Соединенных Штатах совпало с концом войны во Вьетнаме. В Алабаме я видел нескольких ветеранов, у которых были постоянные флешбеки сцен смерти и разрушения. Они вызывали у них тревожность и бессонницу и в конце концов приводили к депрессии или совершению преступлений. Такая же проблема наблюдается у жертв изнасилования и людей, переживших холокост. В 1980 году Американская психиатрическая ассоциация назвала этот сидром «посттравматическое стрессовое расстройство». Позднее сложные методы визуализации мозга помогли выяснить, что травматичные события нарушают нормальные механизмы хранения воспоминаний. Более того, мой феномен Финеаса Гейджа, вне всяких сомнений, был связан с этими нервными путями.

Гиппокамп[55] – это хранилище повседневных воспоминаний, которые легко можно сознательно пробудить в памяти. Миндалевидное тело размером с горошину, наоборот, отбирает эмоциональные воспоминания, связанные со страхом. Некоторые считают, что миндалевидное тело развилось специально, чтобы способствовать выживанию, сигнализируя об опасности. Благодаря ему человек быстро распознает серьезную угрозу, если сталкивается с ней повторно. В идеале два этих центра должны сотрудничать, чтобы переводить весь опыт в долговременную память, однако спровоцированная адреналином реакция «бей или беги» чрезмерно стимулирует миндалевидное тело и подавляет гиппокамп. Создание связных воспоминаний уходит на второй план ради рефлекторной реакции на опасность.

В опасной ситуации, напоминающей о травматическом событии, миндалевидное тело неконтролируемым образом посылает воспоминание в сознательный разум. Именно поэтому флешбеки автоматически активизируют симпатическую нервную систему, вызывая учащенное сердцебиение, усиленное потоотделение и затрудненное дыхание, сопутствующее страху. Поскольку гиппокамп не был готов к первоначальной травме, контекстуальный элемент воспоминания не сохранился, поэтому не существует признаков, по которым миндалевидное тело поняло бы, что опасность миновала. Нейропсихология – это просто. Или нет?