– Это то, что ты хочешь, сын? – спросила она, все еще не веря. – Эта… эта… шлюха?
Джой помрачнела.
Уиллис Эндрюс не отрывал взгляда от телевизора.
– Да, – сказал Дек.
Она презрительно скривила тонкие губы.
– Яне ослышалась, ты сказал «да»?
– Она меня любит, и я без нее не могу.
– Тебя любит. Разве тебя можно любить?
Кровь застучала у него в висках.
– А она любит.
– Ты к ней хоть раз пригляделся? Она же шваль.
– Эй… – начала было Джой, но никто ее не замечал.
– Со мной она добрая. Славная.
– Она жалкая уличная шваль. И даже такая она слишком хороша для тебя. Для тебя любая слишком хороша… ты ведь знаешь, да?
Джой вся съежилась на ветхом коричневом диване. Где-то она, наверное, переборщила. Лучше бы сейчас заткнуться, пока не удастся все вернуть в нормальную колею.
Уинифред продолжала поливать сына, измывалась над ним, обрушивая на него жестким непреклонным голосом оскорбление за оскорблением.
Всю жизнь он сносил это. И никогда прежде не оправдывался и не пытался отвечать тем же. Даже когда они заставили его продать машину – гордость его и утеху. Но когда тут сидит Джой и слушает…
– Ненавижу тебя! – вдруг заорал он. – Лучше б ты сдохла, когда меня рожала! Лучше бы ты в жопу подохла! Ты мне жизнь испортила!
Потрясенная, Уинифред на какое-то мгновение умолкла.
– Ах ты, паразит неблагодарный! – вскипела она. – Грубости от грубой сволочи?!. Мы тебя из грязи вытащили. Дали тебе крышу над головой, накормили, одели. Хоть ты нам и неродной. Своей матери ты не нужен был…
– Уинифред, – попытался вмешаться Уиллис.
– Молчи! – зашлась она в злобе. – Пора ему узнать правду.
Дек помотал головой. Что она болтает? Он ничего не понимал.
– Мы тебя купили, – сказала она; глаза ее, обычно тусклые, чуть ли не горели. – Как покупают собачонок. Выбрали тебя… как щенка в помете. Ха! Тот еще выбор.
– Что ты болтаешь? – жалобно заныл он.
– Сто пятьдесят долларов. В то время немалые деньги. – Ее лицо сияло торжеством, словно она испытывала необычайное облегчение. – Что ты на это скажешь?
Он дрожал. у – Врешь!
– Не вру.
Он закричал не своим голосом:
– Врунья!
– Нет, – твердила она упрямо. Пошла в другой конец комнаты, к письменному столу, который всегда держала под замком, открыла. Теперь только телевизор издавал звуки. Уиллис Эндрюс схватился за голову и что-то бессвязно лепетал.
Джой будто вросла в диван. Препоганый вышел поход в гости.
Любящая семейка встречает ее с распростертыми объятиями.
Уинифред извлекла какую-то бумажку и сунула Деку.
– Вот, – сказала она. – Это имя и адрес женщины, у которой мы тебя купили в Барстоу, Калифорния. Торговка детьми. Бог знает, где она выкопала такое отродье.
Ему казалось, что он умирает. Его жизнь промчалась у него перед глазами, как кинолента. Побои, издевательства, вечная пытка от того, что приходится слушать, какой ты никчемный…
И чувство вины…
Я ЧУТЬ НЕ УМЕРЛА РОДАМИ. ТЫ ЖЕ МОГ МЕНЯ УБИТЬ, КОГДА РОДИЛСЯ.
Всю жизнь считать себя виноватым.
Ни за что!
Она не мать ему. О господи, не мать!..
Кровь стучит в висках, в глазах темнеет. Он задыхается от ярости и разочарования.
Уинифред Эндрюс. Чужая тетка. Он зашелся невеселым смехом.
НЕ ТАК УЖ ПЛОХО… НЕ ТАК УЖ ПЛОХО.
Джой тоже засмеялась. Нервы.
НЕТ, ПЛОХО. НЕТ, Я ДОЛЖЕН ЧТО-ТО СДЕЛАТЬ.
Уиллис тоже смеется. Или плачет? Не имеет значения.
Три свиньи. Три хохочущих рыла. Зубы, глаза, волосы. Три свиньи.
Информация, которую он искал, была там, в папке, среди пожелтевших писем с жалобами. Сухая гниль. Сырость. Заделано мышами. Миссис Нита Кэрролл проживала в доме с 1956 года по 1973 – й, после чего переехала в Лас-Вегас. Ее новый адрес был аккуратно отпечатан на обмахрившейся по краям белой карточке.
Миссис Нита Кэрролл.
Дай бог, чтоб была жива. Теперь, узнав все необходимое, чтобы выжить, он мечтал об одном – прибить эту женщину.
Глава 47
Пятница, час обеда в «Ма Мезон». Появляется Джина Джермейн. Все поворачиваются и провожают ее пристальными взглядами. Тишина. Но только на мгновение. Потом все возвращается в норму.
Джина подсела к Оливеру Истерну за столик, где он обычно сидел, и принялась язвить:
– На что они, бляди, глазеют?
– На тебя, разумеется, – ответил Оливер, ковыряя пальцем пятнышко на скатерти. – Пора бык этому привыкнуть. Ты сколько лет в кино?
– Достаточно давно и знаю поэтому, что по пятницам в этом ресторане за ленчем никто глаза не пялит. Рэкел Уэлч может голой войти, никто и бровью не поведет. – Глаза ее тревожно расширились. – Все знают, Оливер, да? Слух пошел?
Он похлопал ее по руке, чтобы приободрить, и поразился, как она могла подумать, будто удастся сохранить в тайне, что их с Нийлом, сцепившихся, если можно так выразиться, в сражении, срочно доставили в больницу. Все кому не лень болтают об этом.
Ну и что? Если голова у нее работает, так пусть ходит с наглым видом и радуется, что прославилась.