Остроумие и его отношение к бессознательному

Бессмыслица и абсурд, которые так часто встречаются в сновидениях и навлекают на них столько незаслуженного презрения, никогда не возникают случайно, путем беспорядочного нагромождения элементов; в каждом отдельном случае можно показать, что они умышленно создаются работой сновидения для отображения ожесточенной критики и презрительного противоречия в мыслях сновидения. Абсурдность содержания сновидения заменяет, следовательно, следующее исходное суждение: «Это бессмыслица». В «Толковании сновидений» я неоднократно подчеркивал это указание, полагая, что так проще всего будет рассеять заблуждение, будто сновидение вообще не является психическим явлением, преграждающим путь к познанию бессознательного. Мы узнали теперь (изучив ряд приведенных выше тенденциозных острот), что бессмыслица в шутках должна служить тем же целям. Также мы знаем, что бессмысленный фасад шуток особенно подходит для повышения затрат психической энергии у слушателя и увеличивает то количество энергии, которое высвобождается при смехе и предназначено для разрядки. Кроме того, мы не забываем, что бессмыслица в шутке – самоцель, ведь стремление сызнова извлечь прежнее удовольствие от бессмыслицы принадлежит к основным мотивам работы остроумия. Существуют и другие способы вновь создать бессмыслицу и получить от нее удовольствие. Карикатура, преувеличение, пародия и шарж – все эти приемы призваны создать «комическую бессмыслицу». Если подвергнуть эти формы выражения такому же анализу, какой был проделан над шутками, мы установим, что нет ни малейшего повода обращаться в поисках объяснения к бессознательным процессам. Теперь мы понимаем, почему характерная черта «остроумного» может иметь составной частью карикатуру, преувеличение или пародию: это проистекает из отличия одной «психической арены» от другой[145].

Перемещение остроумия в область бессознательного стало для нас, полагаю, гораздо более ценным, когда открылось понимание того факта, что технические приемы, вроде бы присущие остроумию, не являются его исключительным достоянием. Некоторые сомнения, разрешение которых нам при начальном изучении этих технических приемов пришлось отложить, именно теперь удобнее всего развеять. Тем большего внимания заслуживает суждение, которое подтвердило бы, что неоспоримо существующая принадлежность остроумия к бессознательному верна лишь для некоторых видов тенденциозных острот, хотя мы готовы распространить ее на все виды и ступени развития остроумия. Мы не можем уклониться от проверки этого положения.

Можно с уверенностью предположить, что образование шуток происходит в бессознательном в том случае, если речь идет об остротах, выражающих бессознательные или усиленные бессознательным намерения – то есть о большинстве «циничных» острот. Значит, именно бессознательное намерение как бы притягивает предсознательную мысль к себе, в область бессознательного, чтобы ее преобразовать. Это процесс, многочисленные аналогии с которым предъявляет изучение психологии неврозов. При тенденциозных остротах другого рода, при безобидной шутке или забаве эта сила, увлекающая в область бессознательного, пропадает. Следовательно, вопрос об отношении остроумия к бессознательному остается открытым.

Но рассмотрим теперь случай остроумного выражения мысли, которая сама по себе не лишена ценности и всплывает в связи с мыслительными процессами. Для превращения этой мысли в шутку, очевидно, нужно осуществить выбор между всеми возможными формами выражения и найти именно ту, которая доставит удовольствие от слов. Мы знаем из нашего самонаблюдения, что выбор производится без участия сознательного внимания, но для такого выбора будет полезно, если активность предсознательной мысли окажется низведенной до бессознательного уровня, так как в бессознательном связующие пути слов трактуются одинаково с вещественными связями, как показало исследование работы сновидения. Бессознательная активность предлагает гораздо более благоприятные условия для такого выбора. Еще мы можем заключить без дальнейших рассуждений, что эта возможность найти выражение, которое заключало бы в себе удовольствие от слов, подразумевает и неопределенность предсознательной мысли в области бессознательного – подобно упомянутому бессознательному намерению. В более простом случае забавы нужно вообразить, что находящееся всегда в готовности стремление добиваться удовольствия от слов находит повод, обеспеченный именно предсознательным, вовлечь процесс активности в область бессознательного (опять-таки, по известной схеме).