Остроумие и его отношение к бессознательному

При обсуждении технических приемов остроумия мы нашли, что способы мышления, свойственные бессознательному, в сознании обыкновенно трактуются только как «ошибки мышления»; таков технический прием множества шуток, в отношении которых мы продолжаем сомневаться, остроумны ли они, и которые склонны относить к разряду комических историй. Эти сомнения не отступают, поскольку нам ранее была неведома сущность остроумия. Впоследствии, опираясь на сопоставление с работой сновидения, мы выявили эту сущность в компромиссе, который достигается работой остроумия между требованиями рассудительной критики и нежеланием отказываться от прежнего удовольствия, доставляемого игрой в слова и бессмыслицей. Компромисс, к которому приходят, когда предсознательное выражение мысли подвергается мгновенной бессознательной обработке, удовлетворяет во всех случаях требования обеих сторон, но критике преподносится в различных формах и ему даются различные оценки. Порой шутке удается хитростью принять облик малосмысленного, но все же допустимого суждения, а порой она выдает себя за выражение ценной мысли. Но в пограничном случае компромисса шутка отказывается удовлетворять требования критики и стремится упорно к источникам удовольствия, которыми владеет. Будучи откровенной чепухой с точки зрения критики, шутка не боится критических возражений, так как рассчитывает, что слушатель восстановит искаженное ею выражение, плод бессознательной обработки, и вновь придаст тому смысл.

Тогда мы вправе спросить, в каком случае шутка оказывается бессмыслицей с точки зрения критики? Что ж, это случается, в первую очередь, когда она обращается к способам мышления, свойственным бессознательному и запретным для сознания – коротко говоря, к ошибкам мышления. Ведь некоторые способы мышления, свойственные бессознательному, сохраняются также и в сознании – скажем, ряд разновидностей непрямого отображения, аллюзии и пр., пускай сознательное их применение во многом подвергается ограничениям. Употребление этих технических приемов совсем не вызывает сопротивления критики – или вызывает всего-навсего намеки на сопротивление, в отличие от тех ситуаций, когда шутка использует в качестве технических приемов те, о которых сознательное мышление и слышать не хочет. Остроумие, впрочем, способно преодолеть и последнее препятствие, если сумеет замаскировать такую ошибку мышления, придать ей подобие логичности, как в истории с тортом и ликером, семгой с майонезом и т. п. Но когда ошибка мышления предстает в незамаскированном виде, возражение критики неизбежно.

Тут шутки вынуждены искать иной подмоги. Ошибки мышления, которыми пользуются в качестве технических приемов как способами бессознательного мышления, нередко кажутся критике комическими. Сознательное употребление бессознательных способов мышления, отвергаемых в силу своей ошибочности, есть средство доставления комического удовольствия. Это легко понять, ибо предсознательная активность требует, конечно, больших затрат энергии, нежели активность бессознательная. Выслушивая мысль, возникшую будто бы в бессознательном, и сравнивая ее с сознательными вариантами, мы в итоге получаем разницу затрат, из которой и вытекает комическое удовольствие. Шутка, использующая такую ошибку мышления в качестве технического приема (отчего она кажется бессмысленной), тем самым оказывает комическое воздействие. Если не отыскать следов остроумия, придется признать, что перед нами комическая или забавная история.

Вспомним историю о взятом взаймы котле, который оказался при возвращении продырявленным, причем виновник оправдывался тем, что, во‐первых, вообще не брал никакого котла; во‐вторых, тот уже был с дыркой; в‐третьих, он возвратил его в целости. Это отличный пример чисто комического действия, плод бессознательного мышления. В бессознательном нет взаимного исключения нескольких мыслей, из которых каждая сама по себе хорошо мотивирована. Сновидение, где проявляются такие способы бессознательного мышления, не ведает принципа «или – или»[154], допускает одновременное существование двух элементов. В том примере для своего «Толкования сновидений», который я, несмотря на его запутанность, взял за образец толкования, я постарался опровергнуть упрек, что, дескать, не избавил пациентку от боли посредством психического лечения. Я основывался на следующем: 1) она сама виновата в своей болезни, так как не хочет принять мой совет; 2) ее боли – органического происхождения и, следовательно, меня не касаются; 3) ее боли объясняются вдовством, в котором я, конечно, неповинен; 4) ее боли есть следствие инъекции, которую ей сделал кто-то другой грязным шприцем. Все эти основания существовали одновременно, не исключая друга друга. Во избежание упреков в бессмысленности следовало вместо «и» в сновидении применить принцип «или – или»[155].