Остроумие мира

Вандам сказал государю: «Несчастье быть побежденным, но еще более — попасть в плен; при всем том считаю себя благополучным, что нахожусь во власти и под покровительством столь великодушного победителя». Государь отвечал ему: «Не сомневайтесь в моем покровительстве. Вы будете отвезены в такое место, где ни в чем не почувствуете недостатка, кроме того, что у вас будет отнята возможность делать зло».

* * *

После победы в войне 1812 года, проезжая мимо Вандомской колонны в Париже и взглянув на колоссальную статую Наполеона, воздвигнутую на ней, император Александр I сказал: «Если б я стоял так высоко, то боялся бы, чтоб у меня не закружилась голова».

* * *

Однажды в Таганроге, незадолго до кончины, император Александр I шел по улице и встретил совершенно пьяного гарнизонного офицера, шатавшегося из стороны в сторону и никак не попадавшего на тротуар. Государь подошел к нему и сказал:

— Где ты живешь? Пойдем, я доведу тебя, а то встретит Дибич (начальник главного штаба) в этом положении, тебе достанется — он престрогий.

С этими словами государь взял его под руку и повел в первый переулок. Разумеется, пьяный офицер, узнав императора, тотчас протрезвел.

Глава 3

Не понимает человек шутки — пиши пропало!

А. Чехов

Когда Г. Р. Державин поступил в рядовые Преображенского полка, его непосредственным начальником оказался офицер Козловский, большой любитель поэзии и сочинитель. Однажды Козловский собрался читать знакомым какое-то свое новое произведение, а в это время к нему пришел по службе Державин. Сделав свое дело, Державин остановился за дверью послушать, что такое читают. Козловский, заметив его, крикнул:

— Ты что стал! Ступай вон, ведь все равно в стихах ничего не смыслишь, что тебе слушать!

* * *

Н. В. Гоголь бывал на вечерах у Н. М. Языкова, где всегда царили страшная вялость и скука. Гости безмолвно сидели, курили, лишь изредка перекидываясь короткими фразами. Просиживали так целый вечер и скучные расходились по домам. Однажды Гоголь, уставший молча сидеть и сражаться с зевотой, в конце вечера встал и возгласил:

— Ну, господа, пора нам и кончать нашу шумную беседу!

* * *

Граф Хвостов был одержим неутолимым зудом стихотворчества, но его произведения, тяжелые, безобразные и нелепые по внешней форме, часто почти бессмысленные, возбуждали общий хохот. Известный баснописец А. Е. Измайлов превосходно характеризовал его тяжеловесную музу в двух своих эпиграммах. Одна из них гласит:

В Крылова притчах мы читаем, что петух, В навозе рояся, нашел большой жемчуг. Но клада не найдешь такого, Хоть трижды перерыв Хвостова.

Господь послал на Патер воду, Хвостов сейчас скропал и оду. Пословица недаром говорит: Беда — беду родит.

* * *

После назначения Н. М. Карамзина на должность историографа он делал визиты. В одном доме, не застав хозяина, он приказал лакею записать свое звание и имя: «историограф Карамзин».

— Покажи-ка, как ты записал? — полюбопытствовал он, продиктовав лакею эти слова, и прочитал запись, сделанную лакеем: «Карамзин, граф истории».

* * *

Когда М. Н. Загоскин читал первые отрывки из «Юрия Милославского» своим знакомым, все оставались поражены яркой талантливостью этого произведения. Загоскина знали и раньше, знали, что он обладает талантом, но не думали, что его талант так значителен. Кто-то из знакомых простодушно выразил это общее изумление словами:

— Мы от вас, признаться, даже и не ожидали такого великолепия.

— Я и сам не ожидал, — с таким же простодушием отвечал Загоскин.

* * *

Расскажем злую шутку А. С. Пушкина с лицейским гувернером Трико. Этот Трико, гувернер Царскосельского лицея, где воспитывался Пушкин, не пользовался любовью лицеистов. Случилось, что Пушкин с товарищами вздумал погулять в Петербурге; попросились у Трико, а тот не отпускал. Решили этим запрещением пренебречь, но так как опасались, что Трико непременно пустится в погоню, то и обезопасили себя на всякий случай такого рода штукой.

В те времена на шоссе под Петербургом были устроены заставы, около которых проезжающих останавливали, спрашивали имена и записывали их и только после записи пропускали дальше. Озорные лицеисты устроились так, что впереди ехал один из них, потом позади, на некотором расстоянии, другой, а за ним, опять-таки на известной дистанции, Трико, гнавшийся за ними по пятам, чтобы их настичь, вернуть и засадить в лицейскую кутузку.

Итак, подъезжает к заставе первый лицеист, скажем, Пушкин. Заставный чин его останавливает, спрашивает имя.

— Александр Однако. — объявляет Пушкин.