Остров

      Дуг любил этот предзакатный час. Любил эту каменистую террасу у дороги, откуда, хорошо просматривалось все опаленное солнцем плоскогорье. Любил смотреть, как закат окрашивает небо и море во все оттенки красного.  Любил те минуты, когда  южная, летняя ночь стремительно накатывалась на остров. Как почти одновременно со  звездами  загорались  огоньки военного городка. Любил нисходящее в эти минуты и на него, и на все  вокруг  умиротворение и покой.

      Но все эти дни умиротворение и покой в нем  странно  совмещались с холодной,  расчетливой ненавистью.  Ненавистью, которая слишком долго не имела конкретного лица и  потому  распространялась на целый слой английского общества. Ненавистью застарелой, привычной,  как боль старых ран. Ненавистью, от которой также мучительно хотелось избавиться. Ненавистью, которая наконец обрела бесспорно достойные объекты возмездия.  И та игра, которую он теперь вел, была пожалуй единственным лекарством от его почти неизлечимой болезни. Эта    ненависть заставила его начать этот, неожиданно получивший  трагическое начало спектакль. 

      Проще всего было бросить распутных красавиц и их крестного на произвол судьбы еще там в море. И в лучшем случае они окончили бы свой жизненный  путь  в Каирском или Александрийском  борделе, ну а Теодоракис вряд ли бы дожил до ближайшего берега. Судьба остальных подручных «Верховного Жреца», самой яхты и ее команды была заведомо печальной. И ненависть Дугласа, казалось,  могла бы быть на этом удовлетворена «божьей карой» за все их преступления. Тем более, что «к божьему проведению» он имел некоторое отношение. Однако он не мог  оставить это дело. В течение восьми месяцев он скрупулезно собирал данные о «Жрецах» и их подручных.

      Стали ясны все основные эпизоды их деятельности, начиная со знакомства четы де Гре с греком Георгом на Паросе в конце двадцатых. Вся канва событий прояснилась. Были известны имена непосредственных участников и услужливых помощников влиятельного грека по всему миру. Был понятен практически незыблемый порядок испытаний «неофитов». В каждом конкретном случае менялся сценарий в зависимости от испытуемого, но суть испытания оставалась одна и та же. Однако было не понятно, зачем это делалось.

      Испытуемыми всегда были молодые мужчины из того слоя английского общества, который по традиции еще русской литературы можно было бы назвать  интеллигенцией. Женские роли в зависимости от сценария исполняли, как профессиональные актрисы, так и привлеченные на разных условиях молодые женщины, часто откровенные авантюристки или проститутки. Но главную роль до войны бессменно исполняла Бет де Гре. Никому другому Георг ее не доверял. В те годы, когда  Бет не имела возможности принять участие в «действе» испытания отменялись.

      В первые годы Бет бесконечно долго держала «испытуемых» на расстоянии, хотя и позволяла им в развитии любовной связи каждый раз  заходить все дальше и дальше. Обычно «испытуемого» ловили на измене «возлюбленной» с другой женщиной. И оскорбленная  «возлюбленная» отправляла «испытуемого» на круги  уготованного ему ада.     

      После войны «Жрецы» возобновили испытания, но теперь главные роли исполняли Лиза и Тесс. К лету сорок восьмого года Бет подготовила дочерей к участию в летних «постановках». Ослепительные  светло-русые красавицы своим фиалковым взором не могли не заворожить любого мужчину. А малейший намек на благосклонность с их стороны,  быстро делал этого мужчину их покорным рабом. Но главным было то, что «испытуемый», часто  очень долго, а иногда до конца постановки и не подозревал, что имеет дело с двумя поразительно похожими друг на друга женщинами.  Исключением были только те случаи, когда мужчину заведомо заставляли сделать выбор между двумя практически одинаковыми  красавицами.

      Таким образом, суть сценария испытания изменилась только в составе основных действующих лиц. Измена  возлюбленной с практически неотличимой от нее женщиной, не была главным в испытании, она только усиливала вину. Главным оставалась измена с другой женщиной. Иногда, как в случае с Ламолем и Речел их знакомили задолго до самого «испытания». И всегда женщина должна была стать возлюбленной, которую бросали ради новой любви и с которой тем ни менее изменяли, уже признавшись в любви к одной из сестер. Окутав все это соответствующим мистическим ореолом    «испытуемого» ставили на грань сумасшествия.