Остров

их съесть, но они убежали. Да неважно! Посмотри на картинку, видишь, как они идут?

— Вижу. Мы тоже так везде ходим. — И она углубилась в книжку.

— Ну вот. Ты понимаешь теперь? — спросил Ганс, когда Гретель наконец подняла голову. — Она назвала нас так, потому что вспомнила эту сказку. Посмотри вокруг, на острове и имен-то таких ни у кого нет!

— Жалко, мы не успели ее спросить. Как ты думаешь, а она была ведьмой?

— Я не знаю. Вряд ли — разве ведьмы бывают?

— Я тоже не знаю, но ты помнишь, что она предлагала нам поселиться у нее? — Гретель вскочила и подбежала к нему, обняла за плечи. — Бедный мой! Она посадила бы тебя в хлев и откармливала к Рождеству!

Тут они оба наконец засмеялись.

— Погоди, милая. Давай все-таки вспомним — а что было потом?

— Она угостила нас чаем с пряниками, очень свежими, потом предлагала пожить у нее, а когда мы отказались, дала записку к мисс Джонсон, а та послала нас к миссис Ройс. Мы пошли по Фронт-стрит, потом повернули вверх и добрались досюда. Ты нес рюкзак и сумку и один раз попросил передохнуть. Мне тебя было так жалко!

— А что несла ты?

— Свой рюкзак.

— Прекрасно. — Ганс задумался. Какая-то мысль не могла сконденсироваться у него в голове, и он ее пока отложил. — Пойдем покурим на террасу!

Было уже совсем темно, и даже в порту внизу почти не осталось света — только дрожали красные и зеленые корабельные огни. Цикады то вдруг разом замолкали, то опять начинали свою песню. Нагретая земля в саду пахла кукурузой и сухостью. Гретель прижалась к его плечу, потом долго щелкала зажигалкой, наконец, закурила и отодвинулась, остался один огонек.

Ганс пытался найти границу между морем и небом, ну хотя бы между небом и склоном горы, но так и не нашел — разве что по звездам, которые вдруг исчезали в нижней части горизонта.

— Подожди-ка! — вдруг сказала Гретель растерянно из темноты. — Я сразу не поняла одну вещь. Ведь если она назвала нас так просто, из-за сказки, значит, на самом деле нас зовут не так?

— Ну… скажем, не обязательно так, — уточнил Ганс. — Но, скорее всего, да. По-другому как-то.

— А почему мы не помним этого? Что случилось, в конце концов?

— Пойдем в комнату, будем думать дальше, — предложил Ганс, поднимаясь. Протянул руку в темноте, наткнулся на плечо Гретель, она судорожно вцепилась в его ладонь, и они вдвоем вернулись в комнату. Зажгли свет, нашарив выключатель на стене, потом маленький свет у кровати, потом погасили большой и легли, не раздеваясь, — она уткнулась носом ему в плечо. Они часто валялись так после занятий любовью и болтали ни о чем, “мурчались”, как выражалась Гретель. Сегодня она прижималась к нему тревожно, как будто искала защиты.

— Вот ты начал сегодня этот разговор, — сказала, наконец, Гретель, — и все как будто треснуло и накренилось.

— Прости. — Он чувствовал себя виноватым, уже давно. — Я не хотел, но мне надо было с кем-то поделиться.

— Да, конечно. — Она потерлась о его плечо щекой. — Но мы все поймем, и снова все будет хорошо. Да?

— Обязательно. Я тебе обещаю. Ничего же плохого пока не случилось?

Гретель помолчала и подняла лицо:

— Я тебе еще одну вещь скажу. Мне кажется, что это все не просто так.

— Эти пчелы не просто так, — пробормотал он.

— Какие пчелы?

— Не знаю, — признался Ганс после паузы. — Это я тоже забыл. Но я знаю точно, что пчелы — это не просто так!

Они облегченно расхохотались, и Гретель пружиной вскочила, зажгла большой свет и стала крутить что-то вроде фуэте, пока не зацепилась краем юбки за кресло и не обрушила его с грохотом. Раздался еще и подозрительный треск, Гретель извернула шею и с придушенным воплем ухватилась за бедро. Поздно: юбка треснула, даже не по шву, а поперек.

— Ну и ладно, — постановила Гретель, оценив урон. — У меня полный гардероб, а когда все кончится — мы еще что-нибудь придумаем.

Тут уже Ганс вскочил с кровати. Мысль поймалась.

— Достань-ка свой рюкзак, — потребовал он нетерпеливо.

— Зачем?

— Доставай, сейчас объясню!

Гретель покорно-комично вздохнула, полезла в чулан. Долгое время оттуда виднелась только ее нижняя половина, уже без пострадавшей юбки, — она еще и хулиганила, делала сомнительные движения, но Ганс на провокацию не поддавался, так что она через некоторое время разочарованно вылезла с запыленным рюкзаком и плюхнула его посреди комнаты: “Вот!”

Ганс осмотрел емкость, повертел в руках, раскрыл и, по всей видимости, остался доволен. Гретель смотрела с любопытством, но выдерживала характер, вопросов не задавала.

— А теперь трудное задание, милая. Могу даже сначала предложить тебе рюмку коньяку.

— Желаю непременно рюмку коньяку! — важно заявила Гретель и села в кресло, закинув ногу на ногу.

Вообще-то это была игра — главным любителем вечерней рюмочки был Ганс, но Гретель великодушно позволяла перекладывать ответственность на нее. Обычно она свою рюмку не одолевала, оставляла Гансу половину, и он, поворчав “наливаешь, а выпить не можешь” (хотя наливал-то сам), допивал за ней.