Остров

Когда мужчины направлялись к больнице, Киритсис с некоторым недоверием отмечал окружавшие картины и звуки. Все здесь выглядело как в обычной деревне, хотя, возможно, и не так ухоженно, как в большинстве частей Греции. Кроме нескольких островитян с увеличенными мочками ушей или искривленными ногами – признаками, которых большинство людей просто не заметили бы, – здешние жители могли быть приняты за самых обычных деревенских, которые занимались своими делами. В это время года немногих удавалось рассмотреть как следует. На мужчинах были натянутые до бровей шапки и куртки с поднятыми воротниками, а женщины плотно кутались в шерстяные шали, замотав ими головы и плечи, чтобы защититься от холода. А ветер дул все сильнее с каждым днем, и дождь лил непрерывно, превращая улицы в ручьи.

Мужчины прошагали мимо лавок с застекленными витринами и ярко расписанными ставнями, мимо пекарни, где булочник как раз доставал из печи очередную порцию золотистых буханок, – он заметил взгляд Киритсиса и кивнул. Киритсис в ответ коснулся полей шляпы. Перед церковью они свернули с главной улицы. Над ними на склоне стояла больница. Снизу она выглядела просто величественно, ведь это было самое большое строение на острове.

Лапакис уже стоял у входа, чтобы поздороваться с Киритсисом, мужчины обнялись в искреннем порыве. Некоторое время они засыпали друг друга вопросами: «Как ты поживаешь? Давно ты здесь? Что в Афинах нового? Расскажи о новостях!»

Но вскоре радость встречи уступила место практическим делам. Время шло быстро. Лапакис провел Киритсиса по больнице, показывая амбулаторию для приходящих пациентов, процедурную и, наконец, стационарное отделение.

– У нас пока что очень мало возможностей. Через несколько дней на остров должны привезти еще несколько человек, и многие уже нуждаются в стационарном лечении, а мы только и в силах, что давать большинству лекарства да отправлять их по домам, – устало пожаловался Лапакис.

В единственной палате больницы стояло десять кроватей, между которыми оставалось пространство не более полуметра шириной. Все койки были заняты, на них лежали и мужчины, и женщины, хотя и трудно было разобрать, кто есть кто, потому что через ставни на окнах просачивалась лишь тонкая полоска света.

Большинство этих больных уже доживали свои последние дни. Киритсис, проведший немало времени в госпитале для прокаженных в Афинах, не поразился увиденному. В Афинах условия, переполненность палат и запах были в сто раз хуже. Здесь, по крайней мере, уделялось какое-то внимание гигиене, что для людей с открытыми язвами могло означать разницу между жизнью и смертью.

– Все эти пациенты – в реактивном состоянии, – тихо произнес Лапакис, прислонившись к дверному косяку.

Это была та фаза лепры, когда все симптомы болезни проявляются усиленно, иногда это длится дни, а иногда и недели. Во время этого периода пациенты испытывают ужасающую боль, страдают от жестокой лихорадки, а открытые язвы терзают их, как никогда. Лепра заставляла их невероятно страдать, но иной раз это означало борьбу организма с болезнью, и случалось, когда боли утихали, люди обнаруживали, что исцелились.

Пока двое мужчин стояли в дверях палаты, большинство больных хранили молчание. Только один время от времени странно кряхтел, а другой, которого Киритсис принял за женщину, испускал стоны. Доктора вышли в коридор. Наблюдение за страдающими казалось грубым вторжением в глубоко личное.

– Идем в мой кабинет, – предложил Лапакис. – Там и поговорим.

Он повел Киритсиса по темному коридору к самой последней двери слева. В отличие от палаты в этой комнате было светло. Огромные окна, начинавшиеся примерно на уровне талии и поднимавшиеся к высокому потолку, выходили на Плаку и горы, вздымавшиеся за ней. К стене был приколот большой лист с архитектурным планом – на нем была изображена больница в ее нынешнем виде, а красные контуры показывали дополнительные строения.

Лапакис заметил, что план сразу привлек внимание Киритсиса.

– Это все мои проекты, – пояснил он. – Нам нужна еще одна палата и несколько процедурных. Мужчины и женщины должны проходить лечение раздельно. Если уж мы не можем спасти им жизнь, то, по крайней мере, надо сохранить больным их достоинство.

Киритсис подошел ближе к схеме. Он знал, как мало внимания правительство обращает на здравоохранение, и в особенности на здоровье тех, кто считается неизлечимо больным, и просто не сумел скрыть свой сарказм.

– На это понадобится куча денег, – констатировал он.

– Знаю, знаю, – устало откликнулся Лапакис. – Но поскольку к нам теперь привозят больных не только с Крита, но и из материковой Греции, правительство просто обязано выделить хоть какие-то средства. Когда ты увидишь некоторых здешних пациентов, ты поймешь, что они не из тех, кто готов принять отказ. Но что тебя привело на Крит? Я был рад получить твое письмо, но ты ведь не объяснил, зачем едешь.