Остров

– Хотелось бы думать, что ты ошибаешься насчет продолжительности пути, – откликнулся Лапакис. – Мне же сейчас приходится использовать невесть что, всякие шарлатанские средства. Но эти люди так беззащитны, они хватаются за любую соломинку, в особенности если у них есть чем заплатить. Так какой у тебя план?

– Что мне нужно, так это несколько десятков новых случаев, которые я смог бы наблюдать в течение нескольких следующих месяцев, а может, и лет, если на то пойдет. Я наблюдал за началом развития болезни в Ираклионе как диагност, а потом потерял пациентов из виду, потому что все они перебрались сюда. Для них, конечно, это только к лучшему, судя по тому, что я здесь увидел, но мне нужно и дальше наблюдать за ними.

Лапакис улыбался. Складывалась такая ситуация, которая полностью устраивала их обоих. Вдоль одной из стен его кабинета, протянувшись от пола до потолка, стояли шкафы с папками. На одних полках содержались медицинские отчеты о состоянии здоровья каждого из живых обитателей Спиналонги. На другие полки истории болезней перемещались после смерти пациентов. До того как на острове начал работать Лапакис, все эти бумаги не сохранялись. Не было никаких результатов, достойных регистрации, и единственным развитием болезни было развитие в сторону разложения. Единственное, что осталось как напоминание о первых десятилетиях существования колонии, это большая черная бухгалтерская книга со списком имен, дат прибытия и дат смерти. Жизнь этих людей свелась к простой записи в мрачной книге, а их кости лежали теперь в беспорядке под каменными плитами на кладбище на дальней стороне острова.

– У меня есть все истории болезней, каждого, кто здесь появился с тех пор, как я тут работаю с тысяча девятьсот тридцать четвертого года, – сказал Лапакис. – Я подробно описываю их состояние, когда они приезжают, и фиксирую каждое изменение. Папки у меня расставлены по возрасту больных – мне так показалось наиболее логичным. Почему бы тебе не просмотреть их и не выбрать, кого бы тебе захотелось осмотреть самому, а когда приедешь в следующий раз, я им назначу прием и ты снова их увидишь.

Лапакис вытащил тяжелый верхний ящик из ближайшего шкафа. Ящик был переполнен бумагами, и Лапакис широким жестом предложил Киритсису заглянуть в него.

– Оставлю тебя пока, – сказал он. – Мне пора вернуться в палату. Нужно заняться некоторыми больными.

Через полтора часа, когда Лапакис вернулся в свой кабинет, он увидел на полу большую стопу папок, на верхней было написано: «Элени Петракис».

– Ты утром познакомился с ее мужем, – заметил Лапакис. – Он лодочник.

Они вместе просмотрели истории болезни отобранных пациентов, вкратце обсудили каждого из них, а потом Киритсис глянул на часы, висевшие на стене. Ему пора было уезжать. Но прежде чем Киритсис вошел в комнату для дезинфекции, чтобы обрызгать себя раствором, хотя он и знал, что это совершенно бессмысленная процедура, не способная остановить бактерию, мужчины обменялись крепким рукопожатием. Потом Лапакис проводил друга обратно, к туннелю в стене, а дальше Киритсис уже один отправился на берег, где его ждал Гиоргис, готовый помочь доктору в совершении первой части долгого обратного пути в Ираклион.

На обратном пути они почти не разговаривали. Казалось, что им уже нечего сказать друг другу. Однако, когда они добрались до Плаки, Киритсис спросил Гиоргиса, сможет ли тот быть здесь в этот же день на следующей неделе, чтобы отвезти его на Спиналонгу. Гиоргис и сам не понял, почему он почувствовал себя таким польщенным, чему обрадовался. Дело было не только в деньгах. Ему просто приятно было услышать, что новый доктор, как мысленно назвал его Гиоргис, вернется сюда.

Несмотря на обжигающий холод декабря, арктические температуры января и февраля и завывающие ветра марта, Николаос Киритсис продолжал приезжать на остров каждую среду. Ни Гиоргис, ни Киритсис не были склонны к пустой болтовне, но все же они обменивались несколькими словами, пока пересекали узкий пролив, направляясь к колонии прокаженных.

– Кириос Петракис, как поживаете? – спрашивал обычно Киритсис.

– Все в порядке, слава богу, – осторожно отвечал Гиоргис.

– А как дела у вашей супруги? – задавал новый вопрос доктор, и именно этот вопрос заставлял Гиоргиса чувствовать себя самым обычным женатым человеком.

Ни один из них не желал думать об иронии ситуации: ведь человек, который спрашивал, лучше, чем кто бы то ни было, знал ответ.

Гиоргис с нетерпением ждал приезда Киритсиса, и так же ждала их двенадцатилетняя Мария, потому что визиты доктора привносили в их жизнь некую каплю оптимизма, и Мария иногда видела улыбку на лице отца. Они ничего не говорили друг другу, девочка просто чувствовала это. Во второй половине дня она отправлялась на причал и ждала возвращения отца и доктора. Поплотнее закутавшись в шерстяное пальто, Мария сидела и наблюдала за лодкой, скользившей по воде в сгущающихся сумерках, потом ловила канат, брошенный отцом, и ловко привязывала его к столбу причала, чтобы закрепить лодку на ночь.