— Земля совершает за сутки полный оборот, триста шестьдесят градусов. В сутках двадцать четыре часа, поэтому время помогает нам вычислить долготу. Каждый час разницы во времени эквивалентен пятнадцати градусам долготы: триста шестьдесят разделить на двадцать четыре, будет пятнадцать. Если на твоих часах выставлено британское летнее время (а так оно и есть) и если эти часы, проделав долгий путь (тоже так и есть), окажутся в месте, где солнце достигает верхней точки в пять часов вечера по британскому летнему времени (вот оно, так и есть), то мы делаем вывод: шестьдесят градусов западной долготы.
Себ покачал головой, будто надеясь, что от этого мозги заработают.
— Как это вышло?
— Летнее британское время на час опережает время по Гринвичу, где нулевой меридиан, а четыре часа по пятнадцать градусов в час дают шестьдесят градусов.
Я попросту выставлялся, стараясь, чтобы Себ почувствовал себя полным дураком, и когда я наконец оторвал взгляд от его браслета, то убедился, что Себ таращится на меня так, словно я только что прогулялся пешком по морю. Сработало.
— Ну, я пошел?
— Ага, идем. На гору. Вместе со мной. — Я указал на вершину Монте-Кристо.
— За каким чертом?
— Мы установили долготу. Чтобы нас нашли, нужно вычислить еще и широту.
— Господибоже.
Но он не мог отказаться на глазах у всех. Так что после того, как я развел костер и убедился, что на ночь ребята всем обеспечены, мы с Себом снарядились провести ночь на горе.
22
Монте-Кристо
Карабкаясь на Монте-Кристо, я вновь убедился в том, что заподозрил еще в первый день: мне, тощему и жилистому, дальние дистанции давались не так уж тяжело. Себ уставал быстрее: он весь состоял из мышц, он слишком гнал, слишком был тяжел, так что вскоре он уже пыхтел, задыхался и просился передохнуть. Пусть он Усейн Болт, зато я — Мо Фарах. Если бы Забег в Осни был на милю, у меня бы имелся шанс. Я даже получал удовольствие от восхождения. Особенно от того, что Себ болтался позади. Признаюсь, я позволил себе слегка над ним поиздеваться.
— Давай, Себ! — подначивал я. А потом запел:
Багровый, потный, он попытался испепелить меня взглядом. Солнце опускалось все ниже у нас за спиной, и наконец беспощадная жара смягчилась. Смилостивился и я, позволив Себу передохнуть. Мы уселись на теплых, пахнущих тимьяном камнях, и перед нами открылся чудесный вид: море сделалось густого лилового цвета, а небо — густо-розовым. Мы могли разглядеть озеро под нами, солнце висело низко, и в струях водопада зажглась радуга.
— Господи, красота-то какая!
Себ ощетинился:
— Только не вздумай обнять меня за плечи и пустить слезу насчет прекрасного вида, гомик!
Безнадежен. Придурок останется придурком. Но тут мне припомнилось, как он сам пытался обнять за плечи Миранду, а она его руку стряхнула, так что я улыбнулся про себя и погнал дальше вверх.
Темнело на закате стремительно, но мы продолжали шагать, пока не исчез из виду и тот размером с булавку огонь, что поднимался от нашего костра. Лезть на Монте-Кристо ночью оказалось не так просто, как при свете солнца в первый день на острове. Из сердца тьмы доносились странные звуки, и я призадумался: что нас там ждет? Ночные голоса, невидимые твари, те, которые спят ночью и просыпаются в темноте. Шорох хвостов, промельк зрящих в ночи глаз, шуршание пауков, скрежет насекомых. Настала их пора, они — владыки ночи. Но я не испугался. Остров снова принадлежал мне, и все эти твари были мои, я господствовал над ними.
Ночные шорохи явно смущали Себа куда больше, чем меня: он даже заговорил со мной, пусть и нехотя.
— Откуда это дурацкое название? — спросил он, задыхаясь на подъеме.
— А?
— Монте-Кристо, — пропыхтел он. — Что это значит?
Ответить можно было по-разному. Я выбрал самый подходящий, на мой взгляд, вариант:
— Монте-Кристо — гористый остров неподалеку от побережья Тосканы. Он описан в моей любимой книге «Граф Монте-Кристо».
Себ немного помолчал. Похоже, упоминание книги на время заткнуло ему глотку. Но ему было то ли скучно, то ли страшно, и в итоге он спросил:
— И что там в книге происходит?
— Ну, — сказал я, — тысяча восемьсот пятнадцатый год. Молодого капитана Эдмона Дантеса ложно обвинили в тяжелом преступлении. Его подставили те, кого он считал лучшими друзьями. Много лет он сидел в тюрьме замка Иф. На острове, откуда, как считалось, сбежать было невозможно.
— И что дальше?
— Дальше Дантес сбежал.
— Как?
— Лег на место умершего товарища, охрана зашила его в мешок и выбросила в море. Он распорол мешок самодельным ножом и спасся.
— А потом? — Себ, сам того не желая, заинтересовался.
Интересно, ему рассказывали сказки на ночь или его богатеи-родители только поспевали поить малыша энергетическими напитками да укладывали его спать пораньше, не до сказок, когда надо соблюдать режим.