Остров

Лицо Пенелопа было в свежих розовых шрамах от осколков прыгающей мины-лягушки. Половину этого лица перекосило как после паралича. Один глаз на этой стороне был постоянно полуприкрыт. — "Веко висит", — как выражался Пенелоп. Он лечился на материке и вот недавно вернулся, хотя его никто уже не ждал.

Появилось, будто ориентир, давно знакомое Мамонту растение: пучок каких-то мясистых, вертикально торчащих, листьев — похожее на кактус, но без колючек. Как он уже знал — единственный экземпляр здесь, на острове.

"Хоть его жри."

— Фуража не хватает, — сказал он вслух, не узнавая своего охрипшего от простуды голоса. — Как тот баркас подожгли, последний, после этого никто к нам не ходит. Совсем жрать не стало.

— Еще и схрон тот, еще довоенный, черные нашли, — отозвался Козюльский. — Нашли и взорвали. По всему острову консервы разлетелись. Я их еще долго ходил-собирал, как грибы. Патроны везде — уже зеленые, негодные.

Стал слышен ручей — шум бурной разлившейся воды. Под ногами появился мусор: мокрые окурки, обрывки газет, деревянный корпус знакомого матюковского граммофона. Мамонт подобрал конверт — некогда письмо какому-то Яковлеву из Нижнего Тагила. Они с черными практически по очереди ходили к этому ручью.

Появились мостки, деревянные, из настоящих хороших досок. Недавно черные все здесь благоустроили, как выражались местные, "оборудовали". Ручей вытекал теперь из импровизированной трубы: минометного ствола. Под ним был выкопан маленький бассейн, чтобы можно было зачерпывать воду ведром.

— Вот здесь я черного штыком заколол, — сказал Козюльский.

Мамонт вспомнил, что тоже недавно наткнулся на черного — увидел одного, сидящего под кустом и хлебающего кашу из жестяной банки.

— А я вот не стал убивать, — высказался Мамонт вслух… -Зачем? Теперь уже какой смысл.

"Не поможет," — подумал он.

— Хоть на материке от вас отдохнул, — заговорил Пенелоп. — Теперь там все меня знают. Уже в магазине стали скидки делать и на базаре не обсчитывают. Хорошо жил. Все там про вас спрашивают, интересуются… Скоро третью годовщину отпраздную, как здесь дурака валяю, — добавил он. — Война уже год. Сегодня ровно один, я запомнил. Никогда не думал, что так долго дергаться сможем.

— Жрать хочется, — мрачно пробормотал Козюльский.

— Ничего, терпи. Все равно жизнь уже кончается.

— И это называется жизнь?

"Утешайся тем, что сейчас лучше того, что будет. Потом будет еще хуже, — подумал Мамонт, но ничего не сказал. — Есть ли смысл говорить, если заранее знаешь ответ."

— Ну где они, куда делись? — заговорил он. — Заготовители эти? Добытчики, блин? — Он сам услышал в своем голосе истерическое нетерпение, будто скоро все обязано было закончиться завершением трудов: едой. Остальные мизантропы, как в прежние времена, отправились на корейские поля и сейчас бродили где-то там.

Возле ручья, от которого отошли трое мизантропов, что-то шевельнулось. Мамонт резко повернулся. Черепаха, вертикально вытянув шею, с тревожным любопытством смотрела в их сторону.

Берег моря был усыпан самыми разнообразными гильзами. Будто закопанные там внизу, они вылезали из размытого песка. Мизантропы шли по берегу зигзагами, глядя под ноги, надеясь найти бутылку с выпивкой. Море все еще выбрасывало, когда-то попавший в него, груз Тамайи. Бутылок было много, но все пустые.

Далеко на берегу появились маленькие фигурки. Трое шли навстречу. Оказалось, что Кент и Чукигек волокут по песку самодельный мешок из сети с собранными здоровенными орехами морской пальмы. За ними шел Демьяныч, сегодня — видимо от дождя — в корейской соломенной шляпе конусом, с корзиной на спине. Он нес ведро, ржавое, с непонятной надписью "Е4". Мамонту показалось, что он уже где-то видел его. Вблизи орехи были похожи на булыжники.

— Ну, чего набрал? — крикнул, выходя вперед, Пенелоп.

— Киви всякие, маракуйи там, — Подошел Демьяныч. Присев, он тяжело сбросил с себя корзину.

— Ерунда это. Вот бы клюквы сейчас, брусники, морошки хоть.

— Клюкву здесь расти не заставишь.

— А я сейчас семечек хочу, — произнес Козюльский. — В красной партизанке мы их так, с шелухой, варили. Как кашу. И ведь вкусно было.

— На Дальнем Востоке травы морской было съедобной до хера, — сказал Мамонт. — Я собирал.

Никто ему почему-то не ответил. Мизантропы отошли дальше от берега, под деревья. Мокрая одежда стала грузом. Наверху, на склоне, раскачивались от ветра кусты магнолии. В дождь цветы стали похожи на развешанные на ветвях цветные тряпки.

— Холодно. Как будто сейчас снег пойдет, — сказал Демьяныч, уминая пальцем махорку в маленькую самодельную трубочку.

— Из листьев табака сигары можно вертеть, — заговорил Чукигек. — На поле Аркадия, возле пожарища, вроде он, табак, растет. А на Кубе вот только бабам их разрешают делать. Выбирают самых толстых негритянок, так они на ляжках листья и сворачивают.