Остров

В такие моменты он напоминал себе какого-то индийского божка многорукого. Шиву вроде бы. Одной рукой — «Экспресс» подаю, другой — «Шанс», третьей — мелочь проверяю, правильно ли, пятой — убираю наверх не понравившийся номер глянца с зубасто-титястой молодой соплюхой в купальнике.

То есть, какой там купальник — ниточки одни.

А еще приходилось говорить: «Да, есть», «Нет, кончились», «Возьмите», «С вас эн-дцать рублей». Губы сводило.

Потом поток спал, превратился в струйку.

Лаголев перехватил бутерброд. Поприседал, разминаясь. Затем принял товар: журналы «Игры», «Джентльмен», «Недвижимость», «Плейбой», связки газет «Ваша Дача», «Заработай», «Спорт-Экспресс» и новые выпуски кроссвордов и судоку.

К девяти распогодилось.

Отданная десятка уже и не вспоминалась. Дважды еще случался наплыв, разобрали всю недвижимость и спорт («Недвижимость» есть?» — «Увы, только лоток»), выручка перевалила за шестьсот рублей, последний номер «Криминальной России», бросив две десятки, подхватил молоденький милиционер, спешащий к павильону дежурной части.

Лаголев, дурак, чуть не крикнул ему, мол, негатива на работе не хватает, что ли?

Куда катимся? В кого превращаемся? В смакующих расчлененку? Это же так будоражит. Картинки чужой смерти шепчут: ты-то еще живой.

А где здесь жизнь?

Лаголев помрачнел, вспомнив, что за квартиру еще не плачено, Игорь порвал кроссовки, а денег — только на продукты.

И Ната с утра уже…

Самому впору за топор. Метр, два, десять — Лаголев настиг ее…

Холодок скользнул меж лопаток.

Ох, какие мысли. Так вот начитаешься, насмотришься и съедешь с катушек напрочь. Скажут потом: странно, а такой тихий был…

К двенадцати на задрипанном «каблучке» приехал хозяин торговой точки, плотный, пузатый, светловолосый Руслан. Окинул взглядом фанерные стенки, прилавок, потоптался, в кожаной куртке, в свитере с воротом под горло, с барсеткой в толстой лапище. Лицо насупленное, рыжеватая щетина вопит: проблемы, парень, такие проблемы, что бриться некогда.

— Выручка?

Лаголев засуетился.

— Вот, около семисот.

Чужие деньги почему-то всегда жгли ему пальцы. Было страшно не то, что не отдать, а даже дотронуться. Дрожала душа — не твое.

— А точнее?

Хозяин потряс торопливо сунутой пачкой.

Лаголев, согнувшись, полез в записи, в палочки, кривым заборчиком поставленные напротив названий на разлинованном листе, защелкал калькулятором. Тридцать два на четыре… Девятнадцать на двенадцать…

Дятлом тюкала мысль: почему так? Почему в его жизни все так? Где и когда все сломалось? Не вместе ли со страной?

Один работает, другой деньги получает, третий гоняется с топором.

— Ну?

— Шестьсот девяносто шесть.

Лаголев повернул к Руслану экранчик калькулятора, вспомнил про десятку и, мгновенно взопрев, поправился:

— Э-э, шестьсот восемьдесят шесть. Я десятку там…

Лицо у Руслана, секунду назад снисходительно-доброжелательное, схлопнулось. Брови к переносице, щетина — иглами.

Даже глаза выцвели.

— Ты смотри мне… — тяжело проговорил он, сгребая в кулак ворот Лаголевской куртки. — Я такого не люблю.

— Я же… — задушено прохрипел Лаголев.

— Ты же, ты же…

В лицо ему пахнуло отголосками коньяка.

Мгновение, жуткое и оттого мучительно-длинное, Руслан смотрел куда-то внутрь Лаголева, в черноту зрачков, в дрожь и испуганное трепыхание естества.

Ухмыльнулся:

— Ссышь, да?

— Н-нет.

— Ссышь.

Кулак разжался. Лаголев уполз за прилавок.

Было страшно и стыдно. Но испуг таял, а стыд разрастался, заставляя судорожно перебирать периодику, шелестеть страницами журналов, что-то вроде бы подсчитывать, изображать хмурую занятость, лишь бы не поднимать мертвое, бледное, со сжатыми губами лицо к жизнерадостной чужой харе.

Руслан не уходил.

— Ну и чё ты? — услышал Лаголев. — Чё ты стух? А зарплату чё, не надо тебе?

— Надо.

— Чё? Громче говори!

Лаголев еще ниже опустил голову.

— Надо!

— Ну! Я же знаю! Я, в отличие от тебя, честный.

Руслан встал к прилавку вплотную, зашелестел только что отданными купюрами, затем полез за пазуху — за недостающим.

— Я тебе сколько должен?

— Пятьсот.

— Чё ты опять шепчешь?

Толстые крепкие пальцы с круглыми ногтями загибали купюры, пережимали и перекладывали: одну на другую, третью под четвертую, красненькую — на свет. По-свойски. Привычно. И никакого мошенства.

Лаголев протолкнул колючий воздух в горло.

— Вы мне должны пятьсот рублей.

— Э, нет, опять ты в расчетах ошибся, считала, — хмыкнул Руслан. — Двести аванса было? Было. Сейчас десятка куда ушла? Мимо ушла. — Он поплевал на пальцы. — Так что тебе причитается двести девяносто. Верно?

Лаголеву пришлось согласиться.

Руслан, шевеля губами, отсчитал купюры, в карманах джинсов нагреб металлической мелочи.

— Вот. Все по чесноку.

Бумажный ком упал Лаголеву в ладонь. Монеты, проскользнув сквозь пальцы, разбежались по журналам на прилавке.

— Спасибо.

— Косорукий, блин, — прокомментировал Руслан.

С ним нельзя было не согласиться.