Остров Баранова

На краю утеса, где росла кривая, голая лиственница, выстроился весь гарнизон, алеуты, женщины. Даже больные были подняты с нар. Часто, без передышки бил в колокол Лука. Лицо его было бледно и сосредоточенно.

Резкий, тревожный звон действовал угнетающе. Потом он стих. Над крепостью нависла тяжелая тишина. Измученные лишениями, непрестанной тревогой люди стояли молча. Предстоящая казнь индейцев усиливала тревогу.

Индейские воины шли спокойно. Связанные за руки моржовым ремнем, они двигались цепочкой, обнаженные до пояса, длинноволосые, с высоко поднятыми головами. Битвы для них кончились. Строго, без колебаний они шли по земле, которую покидали навсегда...

Все произошло быстро. Толпа качнулась, отступила, из задних рядов кто-то тонко вскрикнул. Согнулся и затрещал длинный корявый сук... Ни одного слова не произнесли пленники, ни одного звука. Безмолвно, прощаясь, глядели на бухту, на горы, на необъятный простор лесов. Потом закрывали глаза. Последним повис знатный юноша.

Когда все было кончено, Лещинский подошел к Баранову. Бледный, сдерживая нервную дрожь, дотронулся до его рукава. Но правитель не обернулся, продолжал смотреть на далекую пену бурунов, окрашенную багрянцем заката... Весь вечер и ночь он провел в своей спальне, возле потухшего камина. И не пустил к себе никого. Даже Серафимы, приходившей зажечь свечу.

ГЛАВА 3

1

В начале марта у входа в проливы показалась сельдь. Это было спасением в отчаянном положении колонии. Первые косяки прошли мимо, их никто не приметил, зато утром от великого множества рыбы вся бухта казалась молочной. Крики птиц, носившихся над косяками, заглушали прибой, не слышен был человеческий голос. Пустынное море ожило, на горизонте появилось несколько водяных фонтанов — стадо китов шло за рыбой.

Утро было теплое, тихое. Неподвижно стояли высокие облака, над островками клубился туман. Влажные от ночной сырости дремали лесистые склоны. Снег давно стаял, в эту зиму его было немного.

Появление рыбы первый заметил Наплавков. Уже много дней он вставал до рассвета, раньше Баранова, и уходил по берегу залива в глубь леса, где находился серный источник. Горячий ключ бил из-под скалы, вода постепенно остывала в отгороженном камнями углублении.

Наплавков шел, чуть прихрамывая, длинные руки почти достигали колен. В этих руках была страшная сила. Промышленные видели, как метал он гарпун, и немного побаивались аккуратного, невысокого, с подстриженной ножницами рано седеющею бородой гарпунщика. Разувшись, Наплавков опускал в самодельный бассейн жилистые, темные ноги, глядел, как поднимаются на воде прозрачные пузыри. Полученный на промыслах ревматизм не давал ему покоя.

От горячей ванны боль утихала. Гарпунщик вытирал вспотевший лоб, распрямлял плечи, затем вынимал из бокового кармана небольшую книжку, обернутую в мягкую лосиную кожу, раскрывал и долго внимательно читал. Изредка усмехался, поднимал голову, смотрел поверх скалы, над которой плыл тонкий пар, потом снова углублялся в книжку.

В это утро Наплавков не дошел до источника. Лесная тропа выходила на морской берег, и за мысом, отделявшим крепость от южного пролива, гарпунщик увидел мутную белую полосу, первых птиц, давно уже не появлявшихся возле селения. Он крикнул и побежал назад, к форту. Он забыл о больных ногах, о целебном ключе, обо всем. Шла рыба, нельзя было терять ни одной минуты.

У ворот он встретил Баранова. Правитель только что выслушал рапорт, стоял нахмуренный и молчаливый. Ночью слегли еще двое из тридцати оставшихся на ногах... Заметив вбежавшего Наплавкова, Баранов даже не обернулся, хотя рассудительный зверобой всегда привлекал его внимание. Сейчас ему было не до него.

— Сельдь, господин правитель!.. — выкрикнул, задыхаясь от усталости и волнения, Наплавков.

Трещотки и сигнальный звон оказались лишними. Едва узнав новость, все население крепости бросилось к берегу.

Короткими неводами, сетками, просто корзинами, сплетенными из светлой индейской травы, черпали сельдь в лодки. Тысячи серебристых тел трепетали в байдарах, нагруженных почти до самых бортов. Рыбы было так много, что упавшее ведро оставалось лежать на поверхности. Люди работали молча, не разгибая спин, забыв об усталости и голоде.

Дым костров, разложенных по берегу женщинами, запахи варева, жареной рыбы, висели над бухтой, манили к себе изголодавшихся людей. Однако никто не бросал работы, русские и алеуты торопливо сваливали рыбу прямо на гальку и снова уходили на лов.

Лишь к полудню Баранов разрешил передышку. Сам он не присаживался ни на одну минуту. Вместе с десятком алеутов долбил выше у скал холодильные ямы, таскал жерди для нехитрой коптильни. Мерзлый грунт подавался с трудом, алеуты не умели держать кирку. Правитель скинул кафтан и картуз и принялся показывать, ловко разбивая киркой упорную глину, выворачивая камни.