Остров без пальм

Конечно, если верить журналам, от табака тускнеет и морщится кожа, зубы чернеют и крошатся, но ведь и язва — дело несладкое. Хотя, сказать по правде, все это были сплошные понты — и сигареты, и жвачка, и Юлькина вечная уверенность в собственных словах. Уж я-то знала, с кем она тайком ложится каждую ночь спать. Не с пацанами крутыми, а с куклой Асей и плюшевым мишкой Димой. Она и в портфельчик на самое дно клала любимого пластмассового ежика — того самого, с которым еще в песочнице играла. Но это была тайна для посвященных, и я к таким вещам относилась снисходительно. Сама была с приветом. Вон и шелковице пару раз украдкой подмигнула, пока слушала Юльку. И по стволу с удовольствием провела бы ладонью, послушала бы, что скажет мне деревце в ответ. А оно наверняка пожаловалось бы на школяров, что обрывают ягоды вместе с ветками, на беспардонных котов, сдирающих кору когтями, на тусклое одиночество во время зимних ночей…

— Вон и Витька Анциферов намеки делал, — продолжала Юлька. — В кино пару раз приглашал, мороженое покупал. Правда, в стаканчиках, не пломбир…

— В стаканчиках тоже ничего.

— Ну да… Только я после доперла, что это он к тебе клинья подбивал.

— Ко мне? — удивилась я.

— Ну да. Ты ведь на него ноль внимания, фунт презрения, вот он и действует окольно. Как бы ревность твою разжигает, клоун. А сам все про тебя тихонечко выпытывает.

Я фыркнула.

— Больно он мне нужен!

— Вот и я решила: лучше уж с Максиком кантоваться. В кино там сходить или на пляж. Видела, как Максик одевается? Всегда с иголочки. За модой следит.

Я безучастно кивнула, а Юлька выдула первый пробный пузырь размером с хороший персик. У меня такие редко получались, а вот Юлька была настоящей мастерицей по этой части — не пузыри выдувала, а прямо какие-то дирижабли. Правда, и лопались эти дирижабли почти беззвучно. Я давно заметила: маленькие пузыри бабахают все равно как пистоны, большие же сил не имеют, хоть и выглядят богатырски. Сдуваются и опадают. Короче, почти как люди.

— А помнишь, народ драконов японских стал на плечах колоть, — Юлька облизнула губы, подготавливая почву для рождения очередного пузыря, — так он первый себе состряпал. Говорит, к дорогому мастеру ходил.

— И что хорошего? Теперь до старости лет эту ерунду таскать будет.

— Во, дура-то! — Юлька аж ресницами захлопала — точно двух бабочек на глаза нацепила. — Это ж улетно! И драконьеро у него прикольный, — вроде как улыбается, глаза, как фары…

Я промолчала. Насчет татуировок у нас с Юлькой вечно мнения расходились. Мне было жаль кожу, ей — нет. То есть кожа, по ее мнению, для того и обтягивала людей, чтобы на нее наносили всевозможные кремы, краски, помады и чернила. Иными словами — даешь пирсинг во все места, тату и прочие размалевки. Чем больше, тем «индивидуальнее». А серенькие личности, полагала Юлька, так серенькими и останутся — с голенькой и непристойно чистой кожицей.

— Не-е, Макс ничего хлопчик. Людка из параллельного давно его чпокнуть хочет. Знаешь, какой рысью на меня глядит! А Максику она до лампочки, он на меня запал. Прикинь, шоколад дважды приносил, фломики тоже дарил, даже портфель до дому помогал нести, — Юлька воодушевилась. — А что! С ним и закручу романьеро! Пусть Колюся посмотрит, погрызет свои спортивные пальчики. А станет вымаливать прощение, сто раз подумаю…

Юлька продолжала говорить, а я вздыхала в ответ и тоскливо глядела на здание школы. Вспомнилось, как меня впервые сюда привели — с букетом цветов (мамой, кстати, выращенных!), в белых гольфиках, всю из себя красивую — точь-в-точь как куколка Барби. Чего вроде бы радоваться? — первое сентября обещало уроки, учителей и прочие муки, но вот день-то все равно остался в памяти. Как лакомый кус пирога, как пирожное безе. И родители мной любовались — по-настоящему, я же видела! Прямо обожали меня в тот сентябрьский день, напрочь забыв о маленьком Глебушке.

А уже на вторую неделю я взяла и разбила в школе стекло. Двое старшеклассников тащили его куда-то, а я носилась по коридору и пролетела в аккурат между ними. Я же ясно видела, что между парнишками пусто, а оказалось не совсем. Маму вызывали тогда в школу, а она, как только разобралась, какой толщины я разнесла стекло, да сколько было кругом осколков, тут же перешла в ответную атаку. Ведь я могла порезаться! Могла иссечь себе лицо! Ладно бы — просто умерла от кровопотерь, но могла ведь изуродоваться. Только представьте себе: девочка со шрамами на лице! Моя красивая эффектная мама красоту ценила превыше всего остального, и стушевавшиеся учителя в итоге признали, что сами проморгали и недосмотрели. О штрафе, которым они грозились вначале, как-то само собой забылось.

Мы уходили с мамой из школы, держась за руки, с ощущением одержанной победы. Помахивая моей ладонью, она рассказывала мне, как нужно ухаживать за кожей, какие пищевые добавки использовать и каких гелей-кремов избегать. Рассказывала о том, как страшно, когда у девочки расцветают на носу прыщи, трескаются губы и шелушатся щеки. А уж про шрамы она просто не могла говорить без дрожи в голосе.