Читаем Остров без пальм полностью

На этот раз я плыла в маске с трубкой. Кто не знает, чем это лучше подводных очков, могу объяснить. С трубкой вы можете дышать, погрузив голову в воду, практически не затрачивая никаких усилий. С очками такой номер не пройдет, разве что вы перевернетесь на спину. У меня же была отличная маска — как раз выпросила на свой тринадцатый день рождения — с великолепным обзором, серебристого цвета, с мягким, позволяющим легко продуваться «носом». Вот трубка мне нравилась значительно меньше. Все эти загибы, клапаны и прочие задумки против дождя и волн только затрудняли дыхание. Вода в трубку все равно проникала, а выдувать ее обратно было на порядок сложнее. Я всегда была против современных наворотов. Что в плеере, что в телефонах с телевизорами — они только усложняли мою жизнь. Зачем мне помнить то, что я помнить не желаю? И зачем мне тысяча функций, если использовать я желаю всего три или четыре? Вот и дыхательная трубка — вполне профессиональная на вид — заставляла меня только морщить нос. Но ничего не попишешь: свою гладкую, миллион раз проверенную, я подарила Глебушке. С ней-то он и плыл сейчас, отважно вспенивая ногами водную поверхность. Далеко-далеко на берегу маячила целующаяся парочка. Вряд ли они нас видели. Рыбак, что удил с лодки в километре от «Вари» тоже, скорее всего, в нашу сторону не смотрел. Так что в целом я чувствовала себя спокойно. Плотик перемещался не слишком быстро, но мы никуда не спешили. Я осторожно подталкивала матрас, еще и успевала при этом поглядывать в воду под собой.

— Аку нэ? — всякий раз мычал сквозь загубник Глеб, и это означало один и тот же вопрос: нет ли под нами акул? Я подмигивала ему через маску и качала головой. Акул не было. Пару раз мы проплыли над какими-то торчавшими из песка шаландами, но затонувших катеров и судов здесь было еще мало, корабельное кладбище начиналось значительно дальше.

А вообще-то я не люблю, когда не видно дна. Вроде сто раз тут плавала, а все равно появлялся озноб. Фантазия рисовала то пасть выплывающей из желтого тумана хищницы, то жуткую, обрывающуюся на сотни метров глубину. Чушь, конечно! — максимальная глубина Азовского моря всего-то метров пятнадцать, однако страх — штука неуправляемая, и я заставляла себя энергичнее работать руками и ногами, дабы не затягивать плавание. И Глебушка, молодец такой, держался, как надо, так что до «Вари» мы добрались довольно быстро.

— Здорово, Варюх! — дружески шепнула я и похлопала по чешуйчатому от ржавчины боку. Нутро корабля отозвалось одобрительным эхом. Так мне, во всяком случае, показалось.

Борт судна возвышалась над водой едва-едва, и, легко перекочевав на палубу, мы некоторое время сидели, переводя дух.

— Да уж! — улыбнулся Глебушка и покосился на далекий берег. — По-моему, я герой.

Фраза была из моего лексикона, — Глеб вообще копировал все мои любимые словечки — в том числе и ругательные. Однако в данном случае он был абсолютно прав. Мы добрались до «Вари», не утопив ничего из снаряжения, мышцы наши не свело судорогой, скат-хвостокол не подкараулил нас на мелководье, и, наконец, акулы-няни тоже проморгали свой костлявый обед, беспрепятственно позволив доплыть до корабля. Поэтому я с удовольствием подтвердила слова Глебушки:

— Точно, мой ласковый и нежный братец, ты у меня герой.

— И ты, Ксюш, тоже!

— Само собой! Мы оба герои. И даже почти гении. Потому что догадались укрыться здесь.

— Ага, тут нас точно никто не найдет, — согласился Глебушка. — Никакие Полины Владимировны.

— И никакие дяди Сережи!..

* * *

Это был наш первый вечер на «Варе». Из четырех уцелевших кают мы выбрали помеченную номером «три». Почему? Да потому что именно эта каюта оказалась обитаемой! Это обнаружил Глеб, который, заглянув в помещение, тут же завопил:

— Паучки! Смотри, Ксюх! Живые паучки!

Он был прав. Местные восьмилапые аборигены успели занавесить углы узорчатой паранджой. Неизвестно, откуда они тут взялись и кого ловили, но с выбором они нам точно помогли. Мы ведь так примерно и рассуждали: если в помещении имеется хоть одна живая душа, значит и человек скучать не будет. Кроме того, здесь до сих пор открывался и закрывался иллюминатор. Мутное стекло мы живо протерли, и Глеб даже проверил иллюминатор на предмет возможного «вылезания» наружу.

— Это будет нашей морской форточкой! — объявил он. Разумеется, я не возражала.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Белеет парус одинокий. Тетралогия
Белеет парус одинокий. Тетралогия

Валентин Петрович Катаев — один из классиков русской литературы ХХ века. Прозаик, драматург, военный корреспондент, первый главный редактор журнала «Юность», он оставил значительный след в отечественной культуре. Самое знаменитое произведение Катаева, входившее в школьную программу, — повесть «Белеет парус одинокий» (1936) — рассказывает о взрослении одесских мальчиков Пети и Гаврика, которым довелось встретиться с матросом с революционного броненосца «Потемкин» и самим поучаствовать в революции 1905 года. Повесть во многом автобиографична: это ощущается, например, в необыкновенно живых картинах родной Катаеву Одессы. Продолжением знаменитой повести стали еще три произведения, объединенные в тетралогию «Волны Черного моря»: Петя и Гаврик вновь встречаются — сначала во время Гражданской войны, а потом во время Великой Отечественной, когда они становятся подпольщиками в оккупированной Одессе.

Валентин Петрович Катаев

Классическая литература / Приключения для детей и подростков / Прочее