Остров без тайн

Лагерный день начался.

Тяжёлым был этот день для Пети с Ваней. Когда они вышли на острове из лодки, покинув дружную компанию, и остались наедине, между ними сразу встала мрачная тоскливая отчуждённость. Бывало, и раньше они не разговаривали - за работой или просто так, оттого что разговаривать не хотелось, но то было лёгкое, нисколько их не стеснявшее молчание. А сейчас оно было каким-то напряжённым, в нём были насторожённость, глухая неприязнь и, вместе с тем, стыд.

Почему же не бывало такого раньше? Ведь очень часто они спорили друг с другом, и нередко дело доходило чуть ли не до драки. Но через минуту они уже мирно беседовали и всегда готовы были постоять один за другого.

А тут поспорили - и получилась ссора. Петя не мог простить Ване, что тот стал делать ему замечания при всех, словно не мог сказать наедине, по-приятельски. «Осрамить хочет? Ладно!..» А Ваня не мог молчать - потому что это было уже не только их, приятельское, частное дело, а общее, всего звена и даже отряда. Каждый считал, что он прав, и никто не хотел сделать первый шаг к примирению.

Петя шёл впереди с компасом, Ваня с планшеткой - за ним. Длинные, сутуловатые, сумрачные, шагали они по лесу, и каждый думал о своём.

«Вот закончим эти проклятые промеры,- думал Петя,- и я всё равно начну изучать на острове птиц. Отпрошу двух или трех ребят из кружка, и начнём мы с ними наблюдать. А потом составим описание и отдадим его в биологический кабинет. Вот Мария Сергеевна обрадуется!..»

Мария Сергеевна - это преподавательница биологии. Петя и Ваня были её первыми помощниками. Были…

«Теперь вот как будем? - озабоченно размышлял Петя.- Придётся разделиться: я - только по птицам, а он - только по растениям… А вообще-то плохо. И как это у нас получилось? Ну ладно, я виноват. А зачем придираться? И главное - при всех! Разве это по-товарищески? Принцип какой-то выдумал. Ну ладно же!..»

А Ваня, шагая следом, думал: «Не везёт мне что-то этим летом. Сначала всё не мог ветвистую пшеницу достать. Достали - она чуть не погибла. Пшеница стала поправляться - с Петей поссорились. А кто поссорился? Ну ладно, я начал. Но ведь я предупреждал его. И ребята говорили. А он всё своё. Вон как вчера звено рассердилось. И я ничем не могу помочь!.. Только он сам виноват… А всё же плохо. Эх!..»

Так думали они - каждый о своём и каждый об одном и том же.

Когда они проходили недалеко от горячего источника и попали в то болотце, около которого ещё недавно удивлялись тому, откуда оно здесь,- Петя, шлёпая по щиколотку в болотной жиже, сказал не то себе, не го одной из берёз:

- Тёплая какая… Вот бы тут оранжерею устроить.

Ваня не отозвался.

В другое время они бы обязательно остановились, поспорили, порадовались вместе, а теперь…

Очень это неприятно - быть с товарищем в ссоре, Томит и мучает досада, и помириться хочется, но не-хватает мужества начать разговор и ложится на сердце обида на товарища и на себя.

Они шли по трудному азимуту. Он наискось перерезал скалы, приходилось карабкаться по ним, и было очень нелегко измерять расстояние. В одном месте Петя вместо того, чтобы немного вернуться назад и обойти нагромождение камней, прыгнул через расщелину: ему хотелось сохранить прямую азимута - и чуть не сорвался вниз. Он весь напрягся и смешно, как клоун, взобравшийся на канат эквилибристов, замахал руками. А когда ему всё-таки удалось удержаться, лицо его словно покрылось гранитной пылью.

Ваня зло, чуть не со слезами, крикнул:

- Не валяй ты дурака!

Петя промолчал.

Ване было ещё труднее - мешала планшетка. Ведь её не положишь, как компас, в карман. Если было необходимо освободить руки, он засовывал планшетку вместе с визирной линейкой и карандашом под майку.

У вершины скал, на площадке, покрытой расщелинами и выбоинами, они остановились передохнуть. Петя уселся, а Ваня стоя оглядывал дали.

За неширокой кудрявой полоской леса лежало неровной, помятой скатертью поле. Ярко-зелёные полосы молодой пшеницы перемежались с другими, чуть потемнее, с голубоватым оттенком,- рожью. По зелёному разливу передвигались две розовые точки - шли колхозницы. У левого края поля, меж кустов, прилепившихся к шоссе, курился костёр. Сизый дымок тоненько струился вверх, ломался под тяжестью жары и лениво полз над шоссе, постепенно тая. Ослепительное солнце, истекая огнём, казалось, падало на землю: ему не за что было держаться в совершенно пустой синеве неба. Душная мглистая пелена недвижно распласталась по горизонту, и ломаные линии гор казались приглаженными и расплывались.