Лагерь жил своей хлопотливой, неугомонной жизнью. На площадке перед клубом, где обычно проходила утренняя зарядка, малыши играли в кошку и мышку. Они радостно повизгивали, когда мышка - быстроглазая расторопная девчушка - ловко увёртывалась от кошки, и громко ойкали, если кошке - длинноногой рыжекосой девчонке - удавалось прорваться сквозь круг крепко стиснутых ручонок. На веранде дачи второго отряда занимался геологический кружок. Там было тихо - читали какую-то книгу. Из леса раздавались голоса «топографов» - кружковцы тренировались в съёмке местности. Возле нарядной клумбы разлеглись вокруг большого листа фанеры несколько девочек из ботанической секции. Они готовили классификационные бланки для гербария. Когда Петя проходил мимо, одна из них громко шепнула: «Вот он идёт…», и все девочки повернулись и стали смотреть на Петю.
Плохо, совсем плохо!..
Было жарко. Расплавленный воздух струился медленно, лениво, а иногда останавливался совсем - густой, душный, и его было трудно вдыхать. Небо слепило глаза, а серая дымка на горизонте, наливаясь зноем, синела и ширилась.
Петя побрёл к Силантьичу, за кухню. Старик сидел в тени на досках, а рядом, на обрубке бревна, примостилась Ася Васильевна. Петя хотел сделать «поворот от ворот», но вожатая его заметила, сощурила свои глаза:
- Разморился? Садись к нам, посиди.
Петя салютнул, скромненько сказал «спасибо» и присел на краешек доски.
Силантьич вёл со старшей вожатой неторопливую беседу о себе, о жизни, о том, о сём.
- … Я ж и говорю тебе, Васильевна: неудачливый я человек. Взять вот эти гидростанции на Волге. Прямо сердце болит. Это же моя специальность - гидростанции строить. Право слово, вот кого угодно спроси. Нашу районную кто строил? Я. В Сосновке, рядом вот, опять же меня приглашали. Потому - плотник. Не скажу: какой-нибудь особенный, а всё же… Затешу уголок - что твой носок. И, значит, в самый бы раз мне сейчас на Волгу податься, а нельзя. - Силантьич в горестном недоумении поднял свои узкие плечи, выпятил вперёд нижнюю губу, кургузая бородка его подскочила. - Ревматизма привязалась. И опять же, как вот этих оставишь? - Жёлтым заскорузлым пальцем он ткнул в сторону Пети. - Конечно, никакой я тут не начальник - сторож, а всё же…
- Правильно, Иван Силантьич, - решил поддакнуть Петя, хотя и не разобрался толком - о чём речь. - И потом вы уже старенький, - добавил он и напугался: Силантьич круто повернулся, бородёнка его воинственно выпятилась.
- Ишь ты, стручок зелёный! Старенький! Чего ты понимаешь? Я, может, ради этих строек ещё в восемнадцатом году в партизанах хаживал. Чьё это, значит, дело? Не моё, а?.. Старенький! Да я вот сейчас же пойду, напишу товарищу начальнику заявление: отпускай - и махнул твой старенький на Волгу. Стручок ты зелёный!..
Дед совсем, видно, разобиделся: замолчал, отвернулся, насупил свои длинные и жиденькие седые брови, поджал губы и засопел, с силой выдувая воздух на обычно обвислые, а тут растопорщившиеся усы. Ася Васильевна, скрывая улыбку, укоризненно посмотрела на Петю. Тот смущённо шмыгнул носом, поёрзал на досках и не без опаски придвинулся к старику:
- Иван Силантьевич… Ничего, вы поезжайте. Может, всё-таки возьмут на стройку. А?
Силантьич медленно повернул голову к Пете, взглянул усталым прозрачным старческим глазом и неожиданно сказал:
- А правильно, сучок ты этакий. Стар я, правильно. И рука вот уже дрожит.- Он вытянул свою корявую и жилистую, покрытую взбухшими венами руку, перевернул, внимательно глянул на иссеченную неровными глубокими бороздами бугристую ладонь и усмехнулся. Усы его опять обвисли, и лицо сделалось простым, добрым и чуточку грустным.- Может, говоришь, возьмут?.. Эх-хо-хо…
Ася Васильевна подсела к нему, ласково, как дочь, обняла за худые сутулые плечи:
- Ну-у, Иван Силантьевич, мы ещё повоюем? Верно?
Силантьич встрепенулся, браво выпятил бородёнку:
- Эко дело! Конечно, повоюем. Вот рамки-то, которые ты заказала мне, я так спроворю - любо-дорого поглядеть будет. Кто ведь чем умеет: конь - горбом, поп - крестом, а Силантьич - топором. Хе-хе.
- Вот и хорошо, Иван Силантьевич. Я пойду. За рамки, значит, можно спокойной быть?
- И не сомневайся, Васильевна. К вечеру изготовлю.
Лёгкой своей походкой вожатая двинулась к клубу. На секунду она задержалась около Пети, маленькой тёплой рукой поворошила ему волосы:
- Ну как, всё думаешь?
Петя сглотнул слюну и ничего не сказал, только кивнул.
Лилово-синяя кайма расползалась от горизонта уже по всему небу. Солнца, подёрнутого пеленой, почти не было видно, но от этого не стало прохладней. Духота незримой тяжестью навалилась на землю, всё замерло и поникло. По лесу, окружавшему лагерь, растекалась зловещая тишина предгрозья.
Силантьич, кряхтя, поднялся с досок и, что-то бормоча, принялся хозяйничать у верстака.
А Петя и впрямь задумался.