— А вдруг он не погиб в том бою
Папа развернул второе.
Изабелла, видимо, его родственница, объяснил папа.
— Это попугая у них так звали — Изабелла… — сказала Оля и сразу же замолчала.
— Попугая? — удивился папа. У них тоже был попугай? А ты откуда знаешь?
— Я же вам говорила! — сказала мама.
— Конечно, мне мама рассказывала.
К её маме перед войной пришёл странный человек и принёс попугая. Будто бы этот попугай раньше принадлежал отцу соседа, и человек этого попугая вернул.
— Я же вам говорила! — повторила мама. — Изабелла — смешное имя для птицы, правда?
— Это не второе письмо, а первое, — сказал папа и стал читать дальше:
— Может, и правда в музей отдать эти письма? — спросила мама. — И письма моего отца тоже. Они с мамой писали друг другу всю войну.
— Буду узнавать, — сказал папа.
Нужен доктор Семёнов
В тот же вечер в семье Максима Миxeeвa произошли события неожиданные и серьёзные.
С Финляндского вокзала Максим вместе со всеми доехал до Владимирской площади на метро, но оттуда пошёл не домой, а в музей к Матвею Петровичу.
В окне у Матвея Петровича горел свет, но двери он не открывал.
Максим даже решил забраться к окну и позвать в форточку: вдруг звонок сломался?
Наконец дверь открылась, Матвей Петрович через силу улыбнулся и проговорил:
— Проходи, браток. Что-то сердце моё не хочет работать. Еле дополз.
В комнате у Матвея Петровича пахло лекарствами. Он сразу лёг на свой диван и спросил:
— Между валерианой и валокордином есть разница, не знаешь?
Максим этими лекарствами пока не пользовался и о разнице не знал.
— Смешал то и другое вместе. Лежу жду, может, помогут. Включай сам плитку, кипяти чай, если есть хочешь. На меня не смотри. И рассказывай, где был, что нового?
— Мы нашли Пахомова со «Святого Петра». Он живёт в Тарховке. Мы сего дня были у него дома.
— У Пахомова?!
Матвей Петрович так удивился, что даже приподнялся. Но тут же схватился за сердце.
— Вот проклятое, поговорить не даст… Ты уверен, что это тот самый Пахомов?
— Так он же нам рассказал, что дальше было со «Святым Петром». Мы на магнитофон всё записали.
И Максим пересказал рассказ о шести жизнях Ивана Петровича.
К концу рассказа смотритель разволновался.
— Парень ты мой милый! Да ты ведь новые страницы истории открыл. Самые новые! Михаилу Ивановичу завтра позвоним — вот удивится. Открытия именно так и делаются. Физические законы или теоремы, — они же с нами рядом всегда присутствуют, только мы о них не догадываемся. Но кто-нибудь один, дотошный, обратит на них пристальный взгляд и всё обнаруживает, и всё доказывает… И на магнитофон записали? Это хорошо — настоящий голос, подлинный. Завтра всё сотрудникам скажу. Такой находки у нас уже много лет не было!
Но про завтрашний день говорить было рано.
— Знаешь что? — попросил смущённо Матвей Петрович. — Позвони моему знакомому, Леониду Григорьевичу. Никогда его не беспокоил, но тут придётся. Позвони и ступай домой. Он полярный врач, и на Севере был, и в Антарктиде.
Максим нашёл в справочной книге телефон доктора Семёнова Леонида Григорьевича и позвонил ему.
В первый момент Леонид Григорьевич не мог понять, кому и зачем он понадобился.
— Я из музея, от Матвея Петровича, объяснил Максим.
— От Матвея Петровича! Так бы сразу и сказали! А что он сам не звонит? Может, в гости заедете?
— Он не может. У него сердце болит, и он просит вас к нему приехать.
— Сердце болит? — голос у доктора Семёнова сразу стал серьёзным. — Сейчас я возьму такси, а вы меня дождитесь. Слышите? А он пусть лежит. Не позволяйте ему вставать.
— Приедет? — спросил Матвей Петрович, приоткрыв глаза.
— Сказал, что на такси. Значит, скоро.
— Ну иди домой, уже поздно.
— Я дождусь, он мне так сказал.
Матвей Петрович закрыл глаза и не ответил.
…Доктор Семёнов приехал минут через двадцать. Максим увидел такси в окно и открыл двери.
Он вошёл в комнату старика и сразу скомандовал: