Остров Безымянный

Меня всегда тянуло к технике, поэтому помогал я не только руками, но, иной раз, и советами. Не знаю, может советы мои надоели, но в конце концов меня поставили на «ответственную» работу – разбалчивать фланцы на подогревателе в паре с маленьким чернявым мужичком. Он был здорово похож на Ясера Арафата – глаза навыкате, отвислая нижняя губа и выдающийся шнобель. Все звали его Фима. Я подумал было, что это уменьшительное от Эфраима, оказалось от Серафима. Впрочем, фамилия его всё равно была Либерзон.

Как говаривал незабвенный Аскольд Иванович, все евреи делятся на две категории – русских евреев и воробьиного имени. Фима был русский… Не успели мы с ним познакомиться, как он стал рассказывать про своих четверых детей – двоих смуглых, одного почти блондина, а четвёртый у него был так даже рыжий. После чего, глядя со значением мне прямо в глаза, сообщил, что жена у него русская. Признаться, мне нет дела до национальности его жены, но с точки зрения Фимы это было, вероятно, очень важно. А про «разномастность» своих детей Фима говорил хоть и с улыбкой, ожидая от меня аналогичной реакции, но взгляд его при этом потеплел, да и улыбался он так, как улыбаются взрослые, гладя ребёнка по голове.

Было заметно, что его любили и относились к нему по-доброму. Фима был из тех, кого называют «живчик»: даже стоя на месте, он постоянно дёргался и пританцовывал, как будто испытывал невтерпёж по малой нужде. Шустрый, как таракан, он суетился больше других, лез куда надо и не надо, всё время пытаясь проявить инициативу. Обычно перед тем, как поднять что-нибудь тяжёлое, рабочие стояли, молча взирая на очередную «бандуру» и выжидая, кто ухватится первым. Первым всегда был Фима. После него с руганью хватались остальные, оттирая Фиму плечами. Впрочем, гнали его лишь потому, что при его худосочности толку от него было немного. И хотя его отстраняли, он всё равно умудрялся ухватиться за край рядом со здоровенными мужиками. И надрывался Фима по-настоящему, без дураков – я видел, как напрягались жилы у него на шее.

Как и при любой тяжёлой физической работе, мы общались между собой на специфическом мужском языке. Язык этот – самый экономный на свете: в нём немного слов, но они настолько ёмкие и доходчивые, что при наличии некоторой практики ими можно передать любую мысль. Фима и тут был первым – он не столько говорил, сколько выражался, причём забористее других. Остальные над ним только беззлобно посмеивались.

Командовал нами тот самый человек, которого я встретил возле школы. Он должен был работать в вечернюю смену, но услышав об аварии, прибежал на завод. Внешне он был полной противоположностью Фиме – крупный и с большим животом. На добродушном лице, ровно посередине между залысинами и круглой русой бородой торчал нос картошкой. Задорный нос очень гармонично дополняли весёлые глаза с лукавыми искорками. А кончики бровей, задранные вверх, придавали ему особенно лихой вид.

По словам Фимы, звали его Отец Андрюха. Он когда-то учился в семинарии, но по неведомым причинам служителем культа так и не стал и оказался на Острове. Однако полученное образование не забывает – консультирует старушек относительно религиозных праздников и заодно выслушивает их жалобы и просьбы к Богу.

– Почему же тогда вы дали ему столь легкомысленное прозвище? Уважительнее было бы отец Андрей.

– Да он простой мужик, такой же, как и мы. Как его ещё называть, когда мы сидим и выпиваем в компании? Сначала он был просто Андрюха, а когда родил пятого ребёнка, ему в шутку и добавили «отца».

– У него пятеро детей?

– Нет, уже шестеро, пятеро мальчиков и девочка. Мы его спрашиваем, скольких ещё наметил? А он отвечает: сколько Бог даст, столько и будет.

– Мальчики у него лучше получаются?

– Он говорит, что трудится над укреплением обороноспособности государства.

Фима, в силу неуёмности своей натуры, без конца доставал Отца Андрюху замечаниями и предложениями, тот весело от него отбивался:

– Не учи отца… тому, в чём у него опыта побольше, чем у тебя!

Наконец, пришли Валеев с Валерой. Последний переоделся в брезентовую робу, протянул провода от сварочного аппарата и принялся за работу. Сразу стало ясно, что главный здесь теперь не Отец Андрюха и даже не Валеев, а Валера. Вся основная работа строилась вокруг него. Он отдавал короткие указания, и мужики беспрекословно их выполняли – расчищали ему пространство и подходы, подносили лестницу, сдирали напильником краску с труб. Хотя кирпичная кладка ещё не успела остыть, в нарушение всех инструкций и предписаний Валера залез внутрь котла и вырезал тот участок экранной трубы, где образовалась дыра, или, говоря техническим языком, свищ, и поставил заглушки. Когда он вылез из котла, потный и красный, как рак, все облегчённо вздохнули и повеселели – основная проблема была решена. Никто не стал спрашивать, хорошо ли всё получилось, – качество работы не ставилось под сомнение.