Остров Блаженных

Подземелье зажило привычной жизнью. Евнухи ловили крыс не хуже, чем заправские коты, бросали их в ведра и котелки. Вооруженные дамочки прогуливались или сидели, наблюдая за порядком. Годзилловна, опершись на свой карабин, устроилась на деревянном помосте у ног Мамочки, а Полуликая, расставив руки, танцевала, описывая круги у кресла повелительницы.

Когда Анатолий уже решил, что о нем забыли и друзья, и приспешники Мамочки, началась движуха. Снялась со своего места великанша-лесбиянка, перестала плясать Полуликая. Обе подошли к Мамочке, сняли с нее запятнанную кровью простыню, начали о чем-то переговариваться.

Томский впервые увидел, как Мамочка улыбается. Странная штука – зубы у бывшей певицы были белыми, как первый снег, и все до одного целехоньки. Может на них сказалась диета, основанная на мужских половых органах?

Интересно, о чем это они болтают…

Годзилловна взмахнула рукой. Перепрыгивая через груды кирпича и кучи мусора, к ней подбежал кастрат, посвятивший Толика в нюансы здешней идеологии. Выслушал Годзилловну, кивнул и направился к Томскому.

– Ну, ты и попал! – ехидно сообщил он, приблизившись. – Давненько, скажу я тебе, у нас такого не было.

– Чего не было?

– Чтобы Мамочка опознала своего насильника. Я те больше скажу: никогда такого не было. Скажи честно, Томский: ты действительно был среди тех, кто нашу Мамочку того-ентово? Или она ошиблась?

– Трудно не ошибиться, если у тебя в башке все вверх дном. – Толик наблюдал за тем, как кастрат открывает наручники. – Чего это они там затевают?

– О! Сегодня мы славно повеселимся, скажу я тебе. Вставай. Меняем дислокацию.

– И в чем заключается ваше веселье?

– Тебе не станут отрезать коки. Может быть потом, когда окочуришься. А для начала нас ждет небольшой концерт. Мамочка будет петь. Под аккомпанемент своей любимой бензопилы. Музыкальное сопровождение, скажу я тебе, обеспечит Годзиллона. Все, мужичок. Теперь – тс-с-с…

Толика подвели к помосту, на торце которого тоже нашлась скоба с цепью. На этот раз с ним не стали советоваться насчет способа приковки – просто защелкнули «браслет» на запястье правой руки.

А вот Мамочку освободили. Полуликая на пару с Годзилловной отвязали руки одержимой от подлокотников кресла. Мамочка вновь улыбнулась, потерла запястья и старательно, даже с кокетством, поправила свою драную фату.

Томский не слышал, о чем она говорила с Полуликой и Годзилловной. Видел только, что теперь сумасшедшая очень напоминает актрису, которая сидит в своей гримуборной и готовится к выходу на сцену.

Начали собираться зрители. В первом ряду расселись женщины, два следующих заняли кастраты, в третьем снова устроились вооруженные дамы.

Толик заметил, что на спектакль собрались все без исключения подданные Мамочки. На входе даже не оставили часового. Поразительная беспечность. Если ребята его разыщут, им не составит большого труда уничтожить это осиное гнездо. Хорошо то, что жалеть здесь никого не понадобится. Даже кастраты снисхождения не достойны. Слишком уж радостно они улыбаются. Значит, довольны своей жизнью.

Мамочка встала. Прошлепала по засохшим фекалиям к краю помоста и грациозно поклонилась публике.

– Призрак Оперы! Хи-хи-хи! – заверещала Полуликая, подпрыгивая на месте. – Сейчас Мамочка исполнит для нас арию из популярнейшего мюзикла «Призрак Оперы»!

Томский не раз слышал выражение «бурные аплодисменты, переходящие в овацию», но истинное его значение понял лишь сейчас. По сути, зрителей было не так уж и много, но от поднятого ими шума хотелось заткнуть уши. Кастраты хлопали так, что рисковали отбить себе ладоши, и вопили с таким энтузиазмом, что могли сорвать голос. Женщины тоже аплодировали своей повелительнице. Может, вполне искренне, а может, из-за того, что Годзилловна положила на помост свой карабин и достала из-за кресла бензопилу в оранжевом корпусе с черной надписью «Husqvarna» на направляющей шине пильной цепи.

Мамочка прижала руки к груди, опять поклонилась публике и вскинула голову к потолку. Все стихло. Бывшая примадонна набрала полную грудь воздуха и запела:

Мне снится каждый день один и тот же сон,
И в этом сне ко мне приходит он.
И голос его так меня зовет,
И имя произносит он мое…

Толику было не до оценки певческих талантов Мамочки. В данный момент его больше интересовала бензопила и ручища Годзилловны, сжимавшая ручку тросика. Мамочка пела неплохо, но… Пила с засохшими на зубьях бурыми потеками не шла ни в какое сравнение с арией и производила куда большее впечатление. Не требовалось быть оракулом, чтобы предвидеть дальнейшее развитие событий и кульминацию спектакля.

Как только засыпаю я,
В мечтах своих я нахожу тебя.
Твой образ, Призрак Оперы, во сне
И наяву всегда живет во мне…