Остров Блаженных

«Бензопила предназначена для тебя, Толян. Всемогущая и окончательно спятившая оперная дива опознала в тебе одного из насильников. Вот тебе, Томский, и опера, и ее призрак. Мамочка решила-постановила, что ты недостоин быть кастратом, а Годзилловна без лишних вопросов приведет приговор в исполнение. Судя по тому, как ловко она держит пилу, уже успела набить себе на этом руку…»

Спой еще раз со мной,
Я разбужу в тебе тебя,
Ведь моя сила над тобой
Растет сильней, день ото дня…

Голос Мамочки звучал все громче. Сколько еще куплетов в этой чертовой арии? Сколько времени понадобится Вездеходу и ребятам, чтобы добраться сюда?

Толик поднял глаза. Посмотрел на вход в подземелье. Ржавый капот на своем месте. «Черт бы вас побрал, орлы со станции Че Гевары! Сколько можно тянуть?!»

Ты, словно птица, падкая на свет,
Сгоришь дотла, приблизившись ко мне.
Твой образ призрак оперы во сне
И на-яв-у-у-у всегда-а-а-а живет во мне-е-е-е!

Мамочка уже не пела, а вопила и визжала, прыгая и кружась по помосту вместе с Полуликой. Очарование, которое производил ее голос в начале арии, исчезло. Теперь безумие просто перло наружу. Мамочка вертелась волчком, приседала, уродливо раздвигая ноги. Белое ее платье развевалось, взлетала и опускалась фата. Самым ужасным во всем этом было то, что она не прекращала петь. Правда, теперь это пение больше напоминало волчий вой.

Все в ужасе уходят прочь,
Кто видит образ твой.
Теперь я маска для тебя-я-я-я…
Отныне я слух тво-о-о-ой…

Годзилловна дернула трос. Взвыла бензопила, но и этот звук не мог заглушить пения Мамочки. Она прыгнула к краю помоста, обернулась к великанше, а затем ткнула пальцем в Томского. Годзилловна улыбнулась, взмахнула пилой и двинулась на Толика. Краем глаза Томский успел заметить какое-то движение наверху, у входа. Или просто хотел заметить…

Мой дух
И голос мой теперь
Найдет тебя везде.
Я знаю Призрак Оперы во сне
И наяву всегда живет во мне…

Анатолий успел заметить про себя, что голос сумасшедшей невесты резко изменился. Стал грубее, ниже. По всей видимости, в идеале, арию из «Призрака Оперы» должны были исполнять несколько человек и Мамочка, что называется, старалась за троих.

Он рядом,
Призрак Оперы…
Будь осторожен, Призрак Оперы…

Годзилловна добралась до края помоста. Бешено вращающаяся пильная цепь мелькнула у самого лица Томского. Он уклонился от встречи с ней, отпрянув назад ровно настолько, насколько позволяла его цепь. Анатолий попробовал оторвать ее от помоста. Нулевой эффект – скоба была вбита в доску достаточно прочно. И тут… Движение наверху не было самообманом. Толик увидел Вездехода, который лег и устраивал между камнями свой автомат. Спектакль заканчивался. Ржавый капот был отодвинут в сторону. Второй боец из отряда Томского опустился на колено, приставил приклад «калаша» к плечу.

Во всех своих фантазиях,
Ты знала наперед,
Что человек и тайна…
Все это в нем живе-е-е-е-ет!

Новым звуком в какофонии из визга пилы и воплей Мамочки был грохот автоматной очереди. Вездеход, конечно же, целился в Годзилловну, которая представляла главную угрозу для Толика. Однако в самый последний момент мутантка спрыгнула с помоста, чтобы добраться до жертвы. Предназначенные Годзилловне пули достались Мамочке и Полуликой. Последняя быстрее других сообразила, что происходит, и прикрыла сумасшедшую певицу собой. Белая сорочка пропиталась кровью. Полуликая упала к ногам той, которую защищала. Мамочка прижала руку к шее, но заткнуть фонтанирующую кровью сонную артерию не смогла. От удивления Годзилловна позабыла о бензопиле, опустила ее. В-ж-ж-ж! Цепь разметала мусор, чиркнула по бетону. Пила заглохла. В наступившей тишине Анатолий услышал последние слова Мамочки:

– И в этом лабиринте… Лишь мрак царит везде… Твой образ, Призрак Оперы, во сне и наяву всегда живет… Во мне!

– А-а-а! Это из-за тебя! – заревела Годзилловна, дергая за трос. – Это ты их убил!

Бензопила завелась. Великанша вскинула ее над головой, собираясь разрезать Толика пополам, но пули прошили ее правую руку чуть ниже плеча. Бензопила упала, но Годзилловна не сдавалась. Попыталась поднять ее левой рукой. Опустилась на колено. Вездеход не дал мутантше шанса: прицельным одиночным выстрелом он влепил Годзилловне пулю в голову. Великанша покачалась и рухнула прямо на пилу. Во все стороны полетели брызги крови и ошметки плоти. Когда пила, взвизгнув последний раз, наконец, заглохла, целой осталась только нижняя часть Годзилловны. Все остальное превратилось в бесформенный кусок мяса.