Остров Бога

Уникальность Акко в том, что это не просто крепость, это целый город крестоносцев, со всеми службами, монастырями, портами из-за которых они всё время резались, так как всем очень хотелось торговать. Резались за каждый метр и расширение районов своего «компактного проживания», генуэзцы, пизанцы и венецианцы. Здесь  казармы госпитальеров, храмовников, королевские апартаменты, туннели, тайные подземные переходы, где камни поросли зелённым мхом и сами разгладились от постоянно текущих вод. Всё это Акко. Ленивые мамлюки, взявшие город, не исполнили до конца повеления Бейбарса, разрушить всё к чёртовой матери, а только засыпали подручным материалом и мусором, всё до чего могли дотянуться. Так что археологам здесь  раздолье. Вот они и машут лопатами, как очумелые и постоянно что-нибудь «нарывают». К примеру, недавно были обнародованы, подземные каналы от порта в город, по которым  хорошо  гуляется сегодня, в приморскую влажную жару, а  когда-то здесь было  гулять нельзя - задохлись бы от смрада. Великие и наблюдательные мореходы древности всё знали о приливах, и когда приходят, и на какую высоту понимаются, и что, безжалостно утаскивают с собой в пучины,  заснувших на берегу алкоголиков и забытые вещи. Вот представьте себе большой окружённый стенками от внешних напастей город, в котором трудятся, влюбляются, производят потомство и мрут в своих кроватках и больничках, многочисленные и разнообразные граждане. В нём хорошо организованна доставка подлежащих убиению скотов и птичек небесных, репы и гороха, коие пожираются всей этой средневековой  шоблой и должны, в конце концов, из неё испражниться. Многие города средневековой Европы издыхали полностью, даже без вражеских осад, когда противник перебрасывал  через  высотные охранные заборы своё отвратительное дерьмо в тонких керамических, и поэтому хрупких горшках. Дохли, без передышки, задыхаясь в собственных отходах от чумы и холеры, от инфлюэнцы, ботулизма и простых, но изнуряющих поносов. Целые страны вымирали даже без помощи  злодеев, сторожащих за околицей со своим мерзким биологическим оружием.

Дохли все, от вельможных панов, до нищих хлопов*, дохли в любом подвернувшемся помещении от полностью загаженных высоченных  донжонов **,   до смрадных келий, в нищих монастырях.

А всё из-за чрезмерной экономии городских властей на содержание ассенизаторов и чудовищных расходов на   прессу, освещавшую процессы о евреях писавших болезнетворной мочой в питьевые фонтанчики и колодцы. Так вот, в Акко, дерьмо гордых тамплиеров, королей, и их многочисленных дам сердца,    поступало в те самые грандиозные туннели, которые хочется объявить чем-то возвышенным и страшным, вроде тайных ходов или таинственных хранилищ злата, а не свидетельством остроумия и находчивости хитрых местных инженеров.   Остается только снять головные уборы перед этими молодцами придумавшими, как  при помощи стихии отправлять заразу от себя подальше, к враждебным сарацинским берегам.

От более поздних времён в Акко отлично сохранились «ханы», постоялые дворы, и особенно комфортабельный   Хан-Аль-Умдан. Всякий раз, когда я через него иду, я вспоминаю старикашку Хатабыча, загнавшего в рядовой московский двор богатый торговый караван. Фильм был детский, потому грустных голеньких девиц на  продажу в нём не показали, а жаль. Увы, увы, так или очень, похоже, закончилась   счастливая жизнь людей за стенами Акко. Средневековые хронисты, описывая  невольничьи рынки Азии, сообщали об обилии на них светловолосых девушек, крошечных детей с франкскими именами, и галерных гребцов, со следами от мамлюкских*** мечей на обожженной средиземноморским солнцем, коже.

Сегодня вспоминая свой «винный маршрут» я думаю, что, несмотря на разочарование  богатеями,  я правильно сделал, что поехал, потому, что было красиво и ново. Удивительное дело, когда на горизонте не маячили ЛЭП, и другие навязчивые признаки цивилизации, я  замирал   и тщательно вглядывался в придорожный бурьян, провожая глазами валявшихся в тени пастухов, овец рассыпавшихся между деревьев и белых ибисов, оседлавших их, в поисках какой-то дряни, в овечьем вонючем руне. Проезжая долину Аяла, где юный Давид вышиб  Голиафовы мозги, одна из банкирш   прервав мой монолог, вскрикнула и, указывая пальцем в окно, уверенно забубнила: « Вон, там, там они стояли». Всё-таки пробрало, под конец.

«Гордость, обедающая с тщеславием, ужинает с бедностью».

Удивительное дело, и мне временами казалось, что за стволами   древних олив, прячутся войны Бар-Кохбы, готовые выпустить кишки любому заблудившемуся легионеру, или на худой конец, сжимая беспалыми руками кривые луки, послать тучу стрел в наш неторопливый автобус.