Остров Буян

— Казак привиделся рыжий… — шепнула она.

— Замолчь! — крикнул боярин, вскочив с места.

Даша пошла на него грудью.

— Бей! — сказала она. — Бей девку, что любит старого!

Она стояла совсем рядом, красивая и теплая.

— Старого да неразумного, — покорно сказал Романов.

— Ночь поздняя. Постеля готова, Никита Иванович, — ласково повторила Даша. — Не майся!..

Боярин устал, но не поддался.

— Иди, иди спать, — с ласковой строгостью сказал он. — Да постой. Взбуди Федосея, пошли ко мне, — и боярин взялся за перо.

«…И те, государь, воры прислали ко мне, холопишку твоему, воровского казачишку Мокейку, а с ним тайные грамоты, и я, праведный надежа-государь, тех воровских грамот не распечатывал и не читал, не хотя измены, а казак Мокейка в моем, холопа твоего, дому, а из челядинцев моих и людишек того вора Мокейку никто не ведает, и о том, государь, как ты укажешь. Не положи гнева на своего холопишку, что намедни боярам сказывал в Думе, а сказывал я правды ради да скорбя о междоусобице православных людей. А коли прогневил тебя, государь, и о том скорблю и уповаю на твою християнскую милость к верному твоему холопу. Смилуйся, государь…» — писал боярин.

Федосей, разбуженный Дашей, вошел в палату. Романов поднял голову и отложил перо.

— Казака Мокейку того не выпускай никуда из светелки, — строго сказал он. — Скажи — я велел дожидать. Да чтобы никто с ним никаким обычаем слова единого не молвил… Твоя голова в ответе.

Федосей вышел, а боярин, придвинув ближе свечу, снова взялся за перо.

4

К крылечку свечной лавки, взволнованный, беспокойный, без обычного ласкового привета, как-то смятенно и торопливо почти подбежал Томила Слепой. Бабка взглянула на него с удивлением, но не успела ни о чем задать вопроса.

— Иванка дома? — быстро спросил Томила, и в голосе его бабка уловила такую же тревогу, как на лице.

— Дома, Иванушка.

Томила шагнул в избу:

— Иван, беги в Земску избу. Гаврилу сюда, да Козу, да Ягу и Михайлу — зови всех скорее.

— Сюды? — удивился Иванка.

— Сюды, сюды! Да живей, не болтай!

— Что стряслось? — спросил Иванка, встревоженный странным видом Томилы.

— Сказал — поворачивайся, чурбан! — сорвалось у Слепого.

Иванка помчался…

Они собрались в сторожке. Томила Слепой объявил, что получена тайная весть о падении Новгорода Великого. Ошарашенные вожаки восстания приумолкли, задумались и поникли.

— Не чаете ль, братцы, навстречу боярину выйти, свои башки несть на блюдах наместо хлеб-соли? — спросил Гаврила с внезапной резкой насмешкой.

— Взялся за гуж — не говори, что не дюж! — поддержал его Коза. — Новгород пал — станем во Пскове держаться. Не с Новгородом вставали — одни, и дале одни простоим.

— Для того позвал, братцы-товарищи, чтобы совет держать, как мы к осаде готовы и что творити, — сказал Томила. — Чаю, боярин Хованский ныне на нас полезет. Смятенья не стало бы в Земской избе.

Они заговорили о всяких спешных делах. О восстаниях крестьян по уезду в дворянских поместьях рассказал казак Иов Копытков, выезжавший в уезд; о запасах в городе солонины и хлеба сообщил хозяйственный земский староста Михайла Мошницын; Прохор Коза рассказал о побеге пяти стрельцов старого приказа к Хованскому под Новгород, и, наконец, Гаврила Демидов потребовал освободить колодников из тюрьмы. Он сказал, что в тюрьме томится без дела много народу и тот народ надо выпустить да записать в стрельцы на случай осады.

Город зажил новой жизнью, полной особого напряжения и ожидания. Никого не впускали и не выпускали через городские ворота без тщательного расспроса. У всех городских ворот стояли усиленные караулы, и по дорогам сновали разъезды псковских стрельцов. Лазутчики Пскова засылались под самый Новгород…

Шел май — третий месяц с того дня, как тревожный сполох в первый раз созвал народ к Рыбницкой башне.

«Просыхают дороги — скоро московские гости прискочат», — говорили псковитяне, сами еще не совсем веря в возможность прихода московских войск.

Всегородние старосты с выборными, с уличанскими старостами и сотскими старшинами объехали все городские стены и осмотрели еще раз наряд, вслух поясняя, что готовятся к обороне от набегов с Литвы, но про себя разумея Хованского.

Кузни работали еще жарче, торопясь сготовить больше оружия. В город приезжали обозы, везя все нужное, чтобы сидеть в осаде.

Наконец через лазутчиков и дозоры долетел тайный слух, что воевода боярин князь Иван Никитич Хованский с большим войском вышел из Новгорода на Псков.

На башнях города Гаврила установил дозоры и выслал новых лазутчиков.

Вечера были долгие и светлые. Юноши Пскова чувствовали себя воинами, и надвигавшаяся боевая тревога родила в их горячих сердцах радостное возбуждение. Вечерами молодежь ходила гулять на берег Великой, собиралась под деревьями у церковных оград, в рощицах и на лавочках у ворот.

Каждый вечер парни и девушки заводили песни, вели хороводы и веселились.

Однако по всему городу сотские и уличанские старосты[224] по спискам созывали людей со своих сотен и улиц и посылали их в очередь починять стены, копать глубокие рвы, ставить надолбы и строить «тарасы»[225] перед городскими стенами.

5