Остров Буян

Жена и дети расширенными и тревожными глазами глядели на хлебника, слушая его разговор с Иванкой и не вмешиваясь, даже не переводя своих любящих испуганных глаз от лица Гаврилы к лицу Иванки, словно его здесь и не было…

Слова Гаврилы нагнали отчаяние на Иванку. Но если хлебник отказывался от того, чтобы быть отбитым, то не откажется от задуманного Томила, и если не ради себя, так ради Аленки согласится, конечно, кузнец… Иванка глазами нашел впереди сани, в которых везли кузнеца, и, взглянув ему в спину, узнал с ним рядом в санях Аленку… Ее, ее тоже увозят!..

Иванка обогнал сани и протолкался к Мошницыным…

К ним протискивались соседи, знакомые, обнимали и целовали их. У всех отъезжающих на глазах стояли слезы умиления, благодарности и глубокой печали. Что бы ни ждало их впереди, но никогда не увидеть им больше родного города!..

— Михайла, здравствуй! — произнес Иванка над ухом Мошницына, улучив минутку…

Кузнец вздрогнул.

— Схватят тебя, — не оглянувшись, ответил он, сразу узнав Иванку. — Пошто ты сюда прилез?

— Дочку сватать к тебе прилез! Слышь, кузнец, пятьдесят сватов, пятьдесят пистолей. Кони ждут и невесту и тестя. Таких коней понабрал у дворян — никто не догонит.

Аленка слышала все и не смела поднять глаза.

— Слышь, Алена, — негромко сказал кузнец.

— Не мочно мне бачку покинуть, — ответила она. — Куды он один, без меня!

— И бачку твоего отобьем. Все готово: робята мои вокруг. Оглянись — все глядят на тебя, ждут согласья. Как окажешь, так враз и подхватят тебя из саней и дворян с коней мигом постащат, — говорил Иванка, идя за санями.

— Не балуй, Иван, — возразил кузнец. — Сколько крови прольешь в городу, и кровь та падет на Алену. Какое ей счастье будет? Сколь малых детишек, глянь!..

— Робята мои не попятятся, дойдем до ворот, там посадски отстанут, тогда отобьем. Аль не любишь больше? — спросил Иванка, склонившись к Аленке и заглянув ей в лицо, закутанное платком.

Она увидела усатого черномазого молодца, и, хоть было грустно и тяжело, она засмеялась — так был непохож усач на ее Иванку…

— За бачкой поеду, Ивушка, — тихо шепнула она. — Люблю я тебя, как Якуню любила. А бачку как кинуть?..

— Михайла, ты слышишь, пошто дочь свою губишь?! Слышь, отобьем вас обоих!.. — твердил Иванка с упорством.

— В чепях я, в колоде: сам бечь не могу, — возразил кузнец.

— Снесем на руках до коней, а поскачем что ветер! — твердил Иванка.

— Гаврила, Томила и Прохор да все — все поедут, а я убегу? Бесстыдник я буду! — ответил кузнец.

— Пропустите, посадские, дайте дорогу! — выкрикивал пристав.

Но его не слушали. Люди подходили к саням, совали деньги, лепешки, сало и яйца, обнимали и целовали уезжавших…

Целый час пробирался поезд через толпу к Петровским воротам, и сын боярский охрип и не мог больше кричать, и казаки не кричали, а только старались при первом случае каждый раз продвинуть хотя бы на шаг коней…

Иванка, не отставая, двигался за санями. Не стесняясь отца, он твердил Аленке, как будет ее любить и лелеять, что нет жизни ему без нее… Она опустила глаза и молчала.

Иванка в волнении перебежал к саням, в которых везли Козу и Томилу. Он обнялся с летописцем.

— Сын боярский глядит на тебя, — шепнул Томила, — бежал бы, рыбак.

— Уходи живей, баловень, двуголовый! — сказал Прохор Коза. — Где Кузьма? Тоже тут?..

— Кузьма в деревне вас ждет, — слукавил Иванка. — Я пришел за вами. Как уйду?! Да вы не бойтесь, нас не дадут в обиду: со мной ватага, всех отобьем…

— Иван, не балуй! Пропадешь и иных погубишь: старые стрельцы у ворот в караулах — на нас они злы, всех побьют вместе с семьями, и царь им спасибо за службу скажет, — строго заметил Прохор.

— Иди… Спасибо — пришел проводить. Рад, что вижу тебя напоследок, — ласково добавил Томила.

— Томила Иваныч, да как же тебе не срамно?! Что в сбитенной говорил, ты забыл?

— Другая неделя — другие думы, Ванюша. Уж поздно ныне!..

Вот уже рядом Петровские ворота, вот-вот кончится все…

Ватага Иванки сбилась толпой впереди коней, преграждая дорогу, оттягивая минуты, не зная, что делать дальше, не решаясь перемолвиться словом со своим атаманом, чтобы не выдать его…

— Слышь, Алена… Ворота, смотри!.. Слышь, кузнец, аль доселе в тебе все гордость, что я холоп?! Отдай мне Аленку!.. — твердил Иванка, снова перебежав к саням кузнеца.

— Глуп ты, Ваня, — сказал Мошницын. — Люблю я тебя. И Аленке счастье с таким… И гордостью не кори колодника… Я дочь отдаю тебе, да видишь, сама не идет… Хошь, чтоб я сговорил, — не смею: то крови стоит, а дочери счастье чужой кровью купить не хочу.

Не вступая без знака Иванки в стычку, ватага его отходила к воротам. Сколько ни оттягивали, а выезд близился. Вот-вот и вырвется поезд из городских ворот.

Последний миг… Сани уже в воротах…

— Алена! Нет жизни мне без тебя! — воскликнул Иванка.

— Не кричи, безумок! Башки пожалей. Тут убьют тебя, нас всех убьешь: нам по тюрьмам, по ссылкам везти твою смерть, — остерег кузнец.

Аленка упала на грудь отца, громко плача.

Стоны, крики, прощальные возгласы раздавались вокруг за Петровскими воротами…

— Берегись, берегись! — вдруг заорали ямщики.