Остров Буян

Федор умел чутьем узнавать, с какой стороны можно ждать поживы. Раскинув семьдесят лавок по городу, он по разу в неделю успевал их объехать сам и расспросить сидельцев, какого товара спрашивает народ, чего не хватало в лавке, много ли приезжих из деревень и сел, сколь они бережливы и что говорят о приметах на урожай хлебов и огородов и на корма для скота… По разу в неделю он заезжал на Немецкий двор в Завеличье, чтобы расспросить торговых немцев.

Куда не мог поспеть сам, он засылал верного своего посла Филипку. Красноглазый подьячий сновал по городским торгам и вынюхивал для хозяина новью прибытки.

В удобном широком кресле Федор сидел, склонясь над списком товаров, купленных иноземцами за пять последних лет. Выходило, что покупают одно и то же на каждый год: что с каждым годом растет закуп юфти, льна и хлебов. Федор пробовал рассчитать, сколько надо скупать самому, чтоб все в тот же год было продано за рубеж, а не оставалось лежать по клетям и лавкам.

С улицы слышалась колотушка сторожа, лай собак и лязг железных цепей, скользящих по длинным проволокам, протянутым вдоль двора. Федор не беспокоился: вору было не влезть в его дом. «Весна — вот и беснуются!» — подумал он о собаках.

Но в это время послышалось пять редких ударов в дверь. Это было условным знаком. Взяв свечу, удивленный Федор сам пошел отпереть.

За порогом стоял Филипп Шемшаков.

— Что не в час? — спросил Федор, впустив его в свою комнату и пройдя сам на цыпочках, чтобы никого не будить.

— Молитву на ночь сотворил и лег было спать, да вдруг в глазах неладное стало твориться — проснулся и мыслю: к чему бы?.. И угадал: вести с Москвы есть тайны, — шепнул Шемшаков.

— Что за вести? — внимательно спросил Емельянов.

— Не ведаю сам. А рассуди: время весеннее — кто огурцы солит в такую пору? Кто свиней колет, говяда бьет? Пошто соли в дома кулями тащить?

— Ты что, «рафлей»[102], что ль, начитался, замысловатые речи плетешь! С похмелья — так квасу испей, а то тебя в толк не взять… — раздраженно заметил богач.

— Я и сам-то в толк не возьму, — согласился подьячий. — Лег я в постелю, крестом осенясь, как отцы велят, да только веки смежу — а соль в глазах-то кулями: то поп Яков с Болота тащит соль, то приказный подьячий Афонька, согнулся клистой, посинел от натуги, а куль тащит, то ты, Федор Иваныч, тащишь… И все-то по улке идут, соль тащат, и я куль ухватил… А у меня, сам ведаешь, грыжа… Так заболела, проклятая, я и очнулся… Тьфу, думаю, пакость!.. Пошто бы соль?!

— Плетешь! — оборвал Емельянов. — Фараон египетский, право!.. — Федор засмеялся. — Коли ты меня за Прекрасного Иосифа[103] почитаешь…

— Постой, Федор Иваныч, ты слушай без глума, — остановил подьячий. — Лежу я в постели и мыслю: «Отколе соль?!» — и сдогадался: нынче я видел днем — из твоей троицкой лавки на воеводский двор пять кулей соли взяли.

— Что за беда! Может, князь Алексей воеводшу свою посолить собрался, так ему и пяти будет мало, — пошутил Емельянов.

— Ты постой, Федор Иваныч, — нетерпеливо и озабоченно продолжал Шемшаков. — Далее, кого я сегодня стречал? Дьяк Пупынин соль покупал в твоей лавке у Рыбницкой башни — пять кулей навалил на воз.

— Ну? — с любопытством насторожился Федор.

— Потом попа Якова стретил, ну, тот бычка купил на торгу, бог с ним… а потом подьячего приказного Егора Бесхвостова — соль емлет из лавки два кули, опосле подьячий Еремка Матвеев — соль емлет четыре кули, потом подьячиха Горносталева Марь Тимофеевна… и та соли два кули покупает, и двое ярыжных[104] за ней с торга тащат, на чем свет бранятся, что не хочет подьячиха у кабака постоять… Ну, сам посуди: куды соль всем приказным в один день занадобилась?

Федор качнул головой.

— Фараон ты египетский, право! Ну, слышь, фараон, надо сейчас же, ночью, поднять молодцев. Соль, укрытчи рогожами, из соляных подвалов свезти в хлебные клети да сверху хлебом позавалить… да мало в подвалах оставить…

— Подмокнет от соли хлеб, — предостерег подьячий.

— После просушим. Я мыслю, что ныне соль дорога будет… — возразил Емельянов. — Надежного малого погони к Новгороду встречу обозу — тридцать возов везут соли в обозе из Вычегодска. Вели свернуть да постоять в Дубровне, покуда гонца не пришлю… А сидельцам вели назавтра по лавкам соль придержать: «Нет, мол, в лавке, ужотко будет…»

Федор, еще не зная, в чем дело, уже закипел деятельностью. Запах большой поживы тревожил его чутье.

— Постой, Филипка, — остановил он подьячего. — Чуть свет вели к воеводе во двор воз соли свезти, лучшей.

— Целый воз? — удивился Шемшаков.

— А то и два! — заключил Емельянов. — Ступай!

Но Филипп не уходил. Он остановился, полуобернувшись, у порога, что-то соображая.

— Ну, чего? — нетерпеливо спросил Емельянов.

— Тогда и владыке надо не менее двух возов. Я мыслю: по одному владыке и князю хватит.

— Голова! — одобрительно сказал Федор. — А я было владыку забыл… Так и делай по-своему. Ладно.