Я сбежала с грузовика неподалеку от стены, перерезав глотку конвоиру, который склонился ко мне, чтобы облапать, думая, что я сплю, как и остальные. Я сбежала одна. Я никому и ничего не сказала. Мне стало наплевать на них всех. Я лишь хотела выжить, чтобы найти свою дочь. И я выживала, как могла. Несколько дней шла по мертвым городам, сожженным дотла. Призрак бывшей меня с окровавленными руками и мертвыми глазами. Именно такая я явилась к Джену…
ГЛАВА 9. Марана
Смотрю на него сквозь стекло слез, они не текут по щекам они застыли в глазах, и я вижу его лицо так мутно, так неясно. Но мне не нужно видеть, чтобы знать, как между бровей пролегла складка и сильно стиснуты его челюсти. Я его лицо нарисую, даже если ослепну, даже если без рук останусь и без ног, онемею — я даже зубами смогу нарисовать каждую черточку… По памяти.
Чувствую, как сжимает мои скулы ладонями, и, пока говорила, в глаза смотрел, кажется, не моргал даже… а я боялась — поймет, что не все сказала. Почувствует. Он всегда умел меня чувствовать. Это и пугало, и сводило с ума одновременно. Пугало, потому что скрыть ничего не выходило. Казалось, он знает еще до того, как я подумала. Только не сегодня и не про это. Не могу и не хочу. Я не готова к этой правде.
Про дочь нашу не могла говорить ни с кем. Даже с ним. Хотелось. До боли хотелось сбросить на него этот груз, раздавить его этой плитой железобетонной, которая меня прибивала к земле все эти годы и не могла. Никто не должен знать. Это только моя боль. Мой стыд. Моя нескончаемая пытка. Отдала. Не могу ему сказать… И, наверное, никогда не смогу. Да и не нужно это. Не во всем следует исповедоваться даже тому, кого любишь до безумия… а, может, даже им в последнюю очередь. Он меня возненавидит. Не простит. И себе не простит. Я и сама иногда думаю о том, как могла вывезти ее оттуда, как могла найти выход, чтобы не отдавать. Сколько таких способов я перебрала за все эти годы — не счесть. Но только толку никакого в этом не было. Уже отдала. Что это было в тот момент? Я до сих пор не знаю. Или это Марана увидела, как можно было выжить, и не могла простить за это Найсу.
Я пыталась найти мою девочку. Потом. Уже когда и доступ везде получила и возможности имела ограниченные, да и умела взломать любую систему, но не нашла. Как сквозь землю провалились. Ни по картотекам, ни в архивах, ни среди списков погибших, ни среди зараженных.
А потом думала о том, что мне могли показать фальшивые документы и назваться фальшивыми именами. Никакие они не Торны. Я могу искать до бесконечности. Если бы у меня хотя бы что-то от нее осталось. Хотя бы прядь волос. Я бы по ДНК. Но… но я тогда об этом не подумала. А должна была. Черт меня раздери. Должна была подумать. Вот что меня грызло и сводило с ума все это время. И я не хотела, чтоб и он сходил с ума вместе со мной. А, может, я боялась, что Мадан не простит мне этого никогда… особенно после всего, что он сделал ради меня.
Мадан и так раздавлен, размазан настолько, что я, по сравнению с ним, еще живая и двигаться могу. И я не дам надежду, я лишь усилю это нескончаемое чувство вины, которое он носит в себе и которое сжирает его и обгладывает до костей все эти годы. Я говорила, а он дрожал всем телом, трясся с такой силой, что и меня колотило вместе с ним, я видела, как по бледному лицу катится градом пот. Особенно, когда рассказывала, как меня обманули солдаты. Нет… не все. Я не сказала, как они трахали меня несколько часов кряду. Я лишь сказала, как узнала, куда они собрались нас вывезти. Он закрыл мне рот ладонью, задыхаясь, сгибаясь пополам и опускаясь на бетонный пол и закрывая лицо руками.
— Твою мааать.
А я к нему, вниз, на колени, сжимая его запястья ледяными пальцами, продолжая рассказывать, как выбиралась из мертвого города и шла к Джену несколько месяцев. Когда от голода ела свои кожаные браслеты и обдирала кору с деревьев. Кишки сворачивались от самой настоящей боли и хотелось сдохнуть. Потом как убивала и как стала Гадюкой…
— Зачем? — шепотом сжимая меня все сильнее и сильнее, тяжело дыша, — Зачем пошла к нему? Ты могла иначе жить. Просто с людьми. Просто как все. Счастливой быть, Найса. Я ради этого их… понимаешь? Ради этого. А ты… Черт тебя раздери, что ж ты натворила, а?
— Не могла. Я отомстить хотела. Я должна была. Иначе жить смысла не имело.
Сдавливает меня сильнее, и, мне кажется, сам не понимает, как сильно его трясет.
А у меня в ушах плач Даны стоит, и мне невыносимо хочется сказать ему, что это не все. Только смысла и в этом нет уже тоже. Никогда нам не выбраться из этого дерьмового места и не найти нашу девочку. Остается только надеяться, что она жива. Что я все сделала правильно. Что все вот это не зря. Иначе я себя никогда не прощу. Не прощу, что отдала ее.
— А ведь это не все? — сжал мое лицо опять и в глаза смотрит, а мне кажется, что прямо в душу, прямо в сердце. Ищет… И может найти, если не спрячу.
— Не все, — киваю и сама губами в его губы, сжимая за голову, — не все. Как сдохнуть каждый день хотелось без тебя, не сказала.
Целует в ответ.