Остров дальтоников

Репутация Магеллана, впрочем, тоже не была безупречной. Открытие Гуама было сделано в очень тяжелых условиях. Матросы голодали и страдали цингой. Они съели всех крыс и кожу, предохранявшую канаты от перетирания. Путешественники провели в море девяносто семь дней, прежде чем увидели — 6 марта 1521 года — землю. Когда они, бросив якорь в бухте Уматака, сошли на берег, туземцы украли у них шлюпку, канаты и часть такелажа. Магеллан обычно бывал хладнокровен и терпелив, но на этот раз вскипел и отреагировал совершенно чудовищным образом. Взяв с собой группу матросов, он сжег сорок или пятьдесят домов и убил семерых чаморро. Взбешенный Магеллан назвал Гуам (и Роту) «Ладронес» — Островами Воров, и относился к их жителям с жестоким презрением. Сам Магеллан тоже вскоре встретил смерть от рук разъяренных туземцев на Филиппинах, которых он сам и спровоцировал на жестокость. И все же о Магеллане не стоит судить по действиям в последние месяцы жизни, ибо он умело командовал своими больными, разозленными, нетерпеливыми и подчас мятежными матросами; блистательно открыл Магелланов пролив — и, как правило, вполне уважительно относился к туземцам. Но, как и всем первым испанским и португальским мореплавателям-первооткрывателям, Магеллану была свойственна склонность к насилию — Биглхол называет ее «христианской надменностью» и полагает, что Магеллан в конце концов, как и все остальные, пал ее жертвой.

Этой «надменности» был, как представляется, начисто лишен восхитительный Пигафетта, который (хотя он и сам был ранен во время убийства Магеллана) тщательно описал путешествие: чудеса природы, народы, встретившиеся мореплавателям, отчаяние экипажа, характер Магеллана с его героизмом, безупречной честностью, мистической глубиной и фатальными пороками — описал с симпатией натуралиста, психолога и историка.

69

Ужасающую картину проказы на Гуаме рисует Араго в своем описании путешествия Фресине:

«В нескольких сотнях ярдов от Анигвы стоят несколько домов, в которых живут прокаженные обоего пола, чья болезнь так ужасна, что со временем лишает их языка или конечностей; к тому же говорят, что болезнь эта заразительна. Я заметил двоих из этих несчастных созданий, являвших собой истинное воплощение всех человеческих бедствий. При приближении к этим ужасным домам, от коих веет отчаянием и запустением, вас охватывает неподдельный ужас. Я убежден в том, что, расширив эти жалкие хижины, собрав в них всех жителей острова, тяжко страдающих от проказы, и запретив им всякие сношения со здоровыми, мы сможем изгнать наконец из страны эту страшную болезнь, которая, если и не убивает сразу свою жертву, то укорачивает жизнь и превращает ее в вечное проклятие. (Здесь проказу называют «болезнь святого Лазаря».) Какая жуткая сцена — видеть ребенка нескольких дней от роду в руках женщины, пожираемой проказой, которая по недомыслию изливает на дитя свою любовь и заботу! И ведь это происходит почти в каждом доме; правительство совершенно этому не препятствует, и дитя, сосущее материнское молоко, вдыхает одновременно миазмы смерти и болезни».

70

Редкостное понимание и сочувствие Саффорда становится еще более наглядным в сравнении с сообщениями его старшего современника Антуана Алфреда Марша. Чаморро, писал Марш, «не занимаются никаким серьезным трудом. Туземцы сегодня очень умны, но ленивы, заносчивы и бесчестны, не способны на благодарность и так же, как их предки, лишены какого бы то ни было нравственного чувства. Всякий пустяк привлекает их, и они стремятся получить желаемое, не ограничивая себя рамками приличий. Можно, конечно, найти людей, научившихся пользоваться благами цивилизации, но их очень мало».

71