Остров для белых

— Не в деньгах счастье, парень. — И слезает со своего стольника. — Главное — сделать свою страну свободной и счастливой, — говорит он. И сидит за моим столом, как судья в мантии.

И я вижу, что не быть мне богатым, потому что не в тот чайный домик я зашел, а мимо пройти никак не мог. Потому что в мантии сидит передо мной Нострадамус. Ну, тот, в берете и с цепью на шее, Мишель Нострадамус, еврей из средневековой Франции, знаменитый прорицатель. И пахнет от него не деньгами, а тихим ужасом.

Смотрит он на меня и говорит:

— Как врач я тебе скажу, что ты болен. Как сведущий в алхимии скажу, что все твое золото, и не только твое, вскоре обратится в прах. А как смертный, которому приоткрывается Будущее, предупреждаю:

Над Вселенной будет править корона монарха,
Жизнь и покой которого не будут долгими:
Корабль покоя исчезнет,
И возобладает власть величайших обрушений.

— Это значит что? — глупо спросил я, зная прекрасно, что не получу ответа — вернее, вот такой ответ я уже получил, и ломай над ним голову как хочешь.

— А сам-то ты как думаешь? — спросил он и побренчал, поиграл своей толстой золотой цепью.

— Что пиздой все накроется, — сказал я, ужасаясь неуместной грубой прямоте своих слов, выскочивших прямо из глубины души.

— Возможно и так, — улыбнулся он одними глазами, а лицо оставалось серьезным, скорбным. — Кстати, ты ошибся: я свою жизнь живу в Возрождении.

Глава 55. Темные века

Когда-то в телефонном справочнике одного только Нью-Йорка было штук двадцать Рут Фридман. Имя и фамилия куда как нередкие. Среди американских Рут была знаменитая певица кантри, знаменитый лоер, знаменитый профессор чего-то. Рут Фридман, о которой речь, была не очень знаменита. Но вполне известна в своих кругах.

Она родилась, естественно, в Бруклине, ее отец был, естественно, доктор и владелец маленького медицинского офиса, чьи доходы позволяли ему существовать на границе верха среднего класса и низа класса богатых. Знаете, на такой границе вполне можно жить.

К сожалению, Рут нельзя было назвать красавицей. Она была толстовата, рыхловата, лишена грации, это бы ничего, но совершенно лишена сексапильности. Из этого следуют две вещи. Первое. Зато у нее была богатая внутренняя жизнь. Что объяснимо и естественно. И второе. По закону женской дружбы у нее всегда была красивая лучшая подруга — и в начальной школе, и в старшей, и в колледже.

В рамках богатой внутренней жизни она рано начала задумываться о разных сложностях и трудностях. Мир несправедлив — это очевидно. Надо понять, почему. И надо его исправить. Ее кипучая сексуальная энергия сублимировалась в это русло с такой энергией, что руслу грозили разрушения — преобразования как минимум.

Ее неказистая внешность подчеркивала красоту подруг — как оно у женщин и заведено. (Все это происходило задолго до эпохи сексизма, харрасмента и гордости ЛГБТ). Для того некрасивые подруги и существуют. Хотя красавицы обычно не позволяют этому простому и здравому расчету подняться из подсознания в сознание. Напротив: красавицы немного умиляются своей доброте и благотворительности, с которыми они одаряют дурнушек сердечной дружбой.

Когда в компании собираются юноши и девушки, то прекрасная половина общества расслаивается на две фракции: красавицы принимают ухаживания мальчиков, а напарницы-дурнушки, которым из вежливости тоже перепадает пара комплиментов и ощупывание ягодиц после выпитого, образуют свой узкий кружок. Не то чтобы горничные или официантки, но вы поняли.

В этом кружке возникает классовая солидарность и скрытая ненависть к антагонистическому классу-угнетателю. Господствующий класс имеет сильных, красивых и богатых мужчин и выбор любой семейной перспективы. Угнетенный класса формирует из сознания своего положения тихую ярость отчаяния, беспощадность и жажду мести. Мести красавицам, удачницам, несправедливо одаренным судьбой. Унижение объедками и обносками удачи, которыми они милостиво одаряют подруг-дурнушек, невозможно пережить.

Так рождается лютая жажда переустройства благополучного самодовольного мира. Потребность в низвержении его бенефициаров.

И тут мир стал переустраиваться! Тлеющее движение битников вспыхнуло — и грянул великий и веселый 68-й год! Дети-цветы, ЛСД, делай любовь, а не войну! А тут просияла и битва в Стоунволл Инн, когда обретшие гордость геи отпиздили полицейскую облаву, а за ней прогремел на весь мир Вудсток — и этот самый весь мир стал иным.