Остров Фереор

— Вот именно! Да потому, что, если не поддержать усилия, за этим искусственным повышением франка последует реакция, при которой он падет еще ниже, как каждый раз, когда пытались проделать такую же штуку, не решаясь пользоваться резервами банка… Но теперь можно действовать слепо, и должно удасться. Ты кончил есть? Да? Тогда бери пальто, шляпу и едем.

Через десять минут «Испано»[27] финансиста покатил нас по бульвару Осман к банку Ривье и К°.

Этот храм божества спекуляции (более современного, более могущественного, чем бог золота, помещающийся в том же храме) соперничает с Лионским кредитом и «Сосиетэ женераль» и блещет еще большим великолепием. Его лестница и центральная зала облицованы мрамором, желтым с черными прожилками, которые особенно выделяют его блеск и придают помещению вид особенного благородства. Стеклянный купол вместе с невидимыми электрическими лампами проливает какой-то особенный, неземной свет. Никаких перегородок между служителями божества и публикой: они встречаются лицом к лицу. Один только жрец банкнотов со своим сундуком, из которого выходят пачки кредиток, заперт в клетку из прозрачных стекол, где он и совершает жертвоприношения.

Чувствуется, что это святая святых Парижа, что люди, попадая сюда, испытывают больше благоговения, чем в часовнях: верующие и неверующие соединяются в одной общей религии — религии богатства.

Наоборот, котировочный зал, недоступный для публики, но куда Ривье провел меня после небольшой остановки в его конторе, поражал своей строгой простотой, напоминая собой электростанцию, распределительницу токов.

Действительно, как мне предстояло узнать, здесь определялись курсы дня. Устен две дюжины телефонных аппаратов, снабженных особыми звонками, гудками и т. д., все разных звучностей и тонов, достаточных для того, чтобы тронуть инструмент в мозгу «биржевого маклера», их капельмейстера, и рефлекторно открыть в его мозгу полиглота[28] клетку соответствующего корреспондента.

— Позвольте представить господина Гардюэна, нашего главного маклера, — сказал Ривье, указывая мне на маленького, толстенького человека, с седой головой и усами, который с необычайной быстротой двигался перед своим аппаратом. — Он говорит на восемнадцати языках.

Как и его патрон, господин Гардюэн обладает способностью разделять свое внимание между несколькими предметами. Он раскланялся и выслушал приказания банкира, ни на минуту не прерывая своего занятия. Раздался резкий звонок.

— Лондон, — прошептал Ривье.

— Алло Лондон, — говорил маклер в один из двадцати четырех аппаратов. — You say hundred and twenty five to late and twenty this morning. Вы говорите 425… слишком поздно, 420 сегодня утром.

Потом, повесив трубку и переходя к соседнему аппарату, который дребезжал разбитой октавой:

— Алло Брюссель. Никаких дел. Даю стерлинг 420. Потом настал черед других аппаратов… Мадрид,

Флоренция… и на соответствующих языках.

Но ворвался телеграфист и бросил на стол целый поток синих и белых листов.

— Теперь Америка, — объяснил Ривье. — Синие — это радио, а белые — западный кабель.

И в то время как маклер слушал, отвечал, читал телеграммы, отмечал, распределял, шифровал, летал по комнате, мой друг продолжал объяснения:

— В Париже около дюжины больших банков, допущенных к котировке, что происходит сейчас. В настоящую минуту триста аппаратов сносятся с иностранными столицами и распространяют по всему миру новые курсы: понижение или повышение.

— Алло Франкфурт. Yier hundert und zwanzig?[29]

— Как, они не спускают? — воскликнул Ривье.

— Сударь, — отвечал маклер. — Франкфурт и Берлин продают во-всю бумажные франки последние дни. Я не смею…

— Они дорого заплатят, чтобы возместить свои расходы, если продают на срок, но совершенно невозможно, чтобы в их распоряжении было то количество бумаг, которое они предлагают. Не важно: продавайте и продавайте фунты и доллары. Повторяю вам, что мы действуем сообща с Французским банком.

— Я хотел бы все же, чтобы вы указали мне границу, сударь, потому что они продают не в кредит, но за наличные. До двенадцати часов у нас уже может быть обязательств на восемьдесят или сто миллионов франков, которые нам придётся оплачивать золотом. У нас ведь нет золота, так же как пока и у Французского банка.

— Оно у нас будет. Предоставляю вам полную свободу действий.

— Даже, если мы дойдем до миллиарда?

— Даже. И даже больше. Валяйте!

Маклер посмотрел на своего патрона и, видя его совершенно серьезным, потер себе руки.

— О, тогда, сударь…

И он с новым жаром принялся за операцию.

Согласно законам сообщающихся сосудов, приток фунтов и долларов, фиктивно брошенных на рынок этим сухим голосом, так же, как на расстоянии одного километра от нас Французским банком, поколебал и понизил курс. За два часа таких упражнений, которые я наблюдал с таким страстным интересом, что даже не заметил ухода Ривье, фунт упал до 320.

В половине двенадцатого Жан-Поль вернулся и похлопал меня по плечу.

— А теперь, если ты хочешь видеть второе действие, поедем завтракать в районе биржи. Там будет продолжение сражения.