Остров гуннов

Эта компания была далека от наших намерений, так далека, словно кучка бандитов собрала здесь свою сходку, где цель одна – убрать конкурентов любыми способами.

Куртуазная хабалка с навороченным на голове теремом, радуясь, что близко от начальства, кричала:

– Тут корени глубоки гораздо! Недаром их поддерживают в чужбине. Той идет от подачек гиксосив.

Осмелевший в нашей Академии летописец человеческих душ тонким голосом кричал им:

– Вашито корени невежества на виду! Вы случайные люди. Самовитая целость замирает в стране.

Эдик косил глазами, красный от негодования.

– Еще пара всенародных митингов, и они падут. Дальше уже невозможно. Мы их сковырнем.

Я был спокоен. Как образуются разные способы мыслить? Где корни расхождений? В разных условиях воспитания, в соприкосновении с разными препятствиями, вызывающими в каждом отдельном теле свою боль или страдание? Или в отсутствии препятствий?

Даже старался войти к ним в душу, ощутить их заботы как свои. И я тоже не очень крепко стою на ногах, не заслужил государственного чина, смутно чувствую, куда вести, с тайным страхом, что сместят. Отсюда закулисные действия – утвердить себя поддельными протоколами, опередить налагающую лапу… Уф! Дальше воображение не шло.

Да, они смутно ощущают угрозу их положения в обществе. А в нас видят нашествие неведомой темной силы, пришедшей извне и размахивающей железными рычагами рук, чтобы порушить общество гуннов.

– Не становись на одну доску с ними, – сказал я Эдику. – К чему приведет эта бесполезная борьба? Придем мы, с тем же воинственным духом. Что мы без поддержки населения? А оно нас не поддержит, ему все равно, кто будет править, ему выживать надо. Чехов верил, что все изменится через 200 лет. И я верю – через следующие 200 лет.

– Разуй глаза! Мир изменился. Старое время ветшает, переходит в иную фазу: труд становится нужным, наука – ближе к человеку. Культура, основанная на былых представлениях о вечности гуннов, забеспокоилась перед будущим. Празднование побед, сами войны уходят на второй план…

На экране щетинистый купец зачитывал заявление группы купцов-подписантов – противников нашей Свободной зоны, которые не были явными конкурентами, но почему-то настроены враждебно.

– Ние изражаем протест против новых конвертори, – читал он грубым голосом прокурора, объявляющего смертный приговор. – Те же возбуждают наше простое непрегнутое общество. Есть ли они справедливи и безпристрастни? Започнали грандиозную лжу, да захватили средства и убежали. Това е новая голяма «пирамида», която еще не знала наивная страна. Но их вдохновитель – то е прелъститель, его място на огне, где зажаривали магов и ведьм. Жалко, че глупо отменили смертное наказание!

– Вот это бомба! – изгалялся Савел. – Кто еще так думает?

Его бесстрастный, скорее сочувственный тон по отношению врагам Свободной зоны обжигал, вливая яд недоброжелательства к нему.

Это было прямая атака на Экополис. Выливалось столько грязи, что могло подорвать доверие к нам. Я вообразил, с каким недоумением и подозрительностью слушают наши партнеры, помогающие нам.

Мое спокойствие, наконец, было пробито. Зашевелилось невыносимое ощущение оскорбления, такое, каким маются всю жизнь, и никогда не будут отомщены. Это была не отвращение к живым существам, которых я знал, но мерзкое ощущение, что нас, наотмашь, окунают в грязь, откуда один выход – физически, кулаками решить проблему. Я вспомнил слова известного критика.

– Панегиристы татарских нравов, что вы делаете! Взгляните себе под ноги, вы стоите на краю бездны!

Я беспардонно использовал чужие фразы, которые здесь не знают. Руки мои тряслись, жгли беспорядочные мысли. Только расположение ко мне верящей критической массы сторонников могло устранить циститное жжение духа, придать ему уверенность. Но соратники смотрели на меня удивленно. Это казалось мне доказательством, что они не чувствуют оскорбления за наше дело, оно им, наверно, еще чужое.

Эдик был встревожен.

– В это могут поверить простые гунны. Потеряем связи. Надо что-то делать.

Гнев – это всепоглощающий настрой ума и сердца, заглушающий все – благоразумие, мысли о мироздании, жизни и смерти. Только отмщение. Видимо, такое чувство когда-то владело Тео, не видевшего перед собой людей, когда он поднимал восстание. Я тоже разлюбил гуннов. Чужие!

Гнев, лишающий достоинства, самый страшный. Дай ему в руки власть, и он сокрушит все, что можно любить в жизни. Так на дорогах выхватывают самострелы, чтобы уничтожить помешавшего коляске проехать, дерутся в тавернах, налакавшись гунновки, отбиваются от хранителей общественного договора, совершают бунты.

Гнев застилает глаза и душу. Это самое страшное, что может войти в человека. Есть люди, состоящие только из гнева и ненависти, цель которых – разрушение: тираны и убийцы, озлобленные старики, ненавидящие и чиновников, и соседей, оскорбленные борцы за справедливость, партии, основанные на ненависти, протестные движения, не имеющие положительной программы, и просто брюзжащие на все. Их цель – разрушение.