Остров и окрестные рассказы

Где гостей застигла темнота, там они и оборачивались к ближайшей раме, в сущности, действительно раме, только оконной. Городская толчея еще не схлынула, по улице двигались люди с обожженной неоном кожей, лунный свет достигал лишь уровня уличных фонарей, и только редкие его зерна долетали до покрытой асфальтом земли. Под важными фронтонами государственных зданий струился людской поток. Чуть дальше силуэты останавливались на толстых стеклах витрин, наполненных изобилием. Собачонка тащит за собой и поводок, и старуху в облезлой каракулевой шубке. Уличный торговец сигаретами торопливо пакует свой товар. Вот подчеркнуто легко одетая долговязая девица, на каждом своем шагу безошибочно расходящаяся с собственным счастьем. Припозднившиеся сезонные рабочие, замерзшие девушка и парень в обнимку, не менее десятка бог его знает кого, закрытых развернутыми газетами, студент консерватории с потрепанным скрипичным футляром под мышкой, мальчишка-солдат в новенькой форме — на автобусной остановке. Старичок, прикалывающий к ближайшему дереву некролог. С одной стороны нерешительно приближается фигура, которая тащит какое-то имущество — фибровый чемоданчик, обвязанный веревкой. С другой, с ребенком на руках, спешит сравнительно молодой мужчина. За ним женщина с испуганным лицом. Они приближаются к автомобилю, припаркованному напротив здания галереи. Обмениваются с водителем жестами и парой фраз. И спешат дальше. Видимо, тот, за рулем, отказался их везти. Воистину картина малоприятная.

Север

Публика на противоположной стороне, та, что оказалась перед окнами, обращенными во внутренний двор галереи, могла видеть только одну фигуру — уснувшего в углу старого бродягу. Сюда не проникало уличное освещение, здесь без помех зернились звезды. Под их утешающей капелью мокли груды мусора, давно мертвая птица, пустые бутылки из-под дешевого вина, использованные лотерейные билеты, расчерченное поле «классиков», зияющее пустотой металлическое жилище консервированной рыбы, крыса рядом с засохшей кучкой испражнений, шесть гильз, окурки, согнутая столовая ложка, сдутый баскетбольный мяч, шелуха от семечек, на изрытой оспой спине соседнего здания крупные татуировки налезающих друг на друга граффити: «СЕРБИЯ!», «Мишутка, любимый, с днем рождения», «Верните Короля...», «Болтуны!», «Дальше — ужас...», «Продаю палки, большие скидки», «Порядок и дисциплина!», «Без комментариев», «Пикси, мастер!», «Зачем умирать человеку, у которого в саду растет сальвия?», «КГС», «Ребята, проколем им шины!», «Зорицау спонсируют», «Партия с двенадцатью плюсами», «I want you to roll me»...

Снова юг

На улице пара с ребенком никак, ну просто никак не может уехать. Не видя, что из галереи за ней наблюдают, к крайнему левому окну приближается женщина средних лет, должно быть, посмотреть, как она выглядит. Лицо у нее печальное, этого впечатления не может рассеять даже растянутый в улыбке рот. Она стоит перед собственным отражением очень долго, словно упражняется в улыбке, адресованной себе самой или какому-то возлюбленному, отдаленному от нее расстоянием в целую жизнь. Те двое, та женщина и тот мужчина с неподвижным ребенком на руках, с ребенком с поникшей головкой, больше не спешат, теперь они просто стоят на краю тротуара. Мать то поднимает руку, то беспомощно опускает ее. Никто не останавливается. Никто. Машины проносятся мимо. Горящие фары до тошноты ярко освещают ее ужас.

Запад

Гости, оказавшиеся в западном крыле галереи, возле двух окон, нависающих над речным склоном, содрогаются. Нет, оконные рамы закрыты. Но тем не менее вид оголившихся тополей над ночной водой, пестрых от призрачных теней соседствующих с ними верб, вселяет ужас. Зрителей заставляет трепетать то не видимое им течение, которое, увлекая за собой все и вся, коварно уносит время, меняет порядок прошлого и будущего, причудливо перемещает утопленников, стаи рыб, раков, отмели, обкатывает камни, понемногу смывает берега настоящего. Людей пробирает озноб от вида далекой сгорбившейся горы, с вершиной, уже покрытой синим льдом, очертания которой едва различимы на низко обвисшем своде. Их пугает пространство, которое прямо отсюда, из города, беспрепятственно и свободно открывается в неизведанное, где нет внятных ориентиров, где легко потерять дорогу среди множества направлений, даже если вся жизнь сводится к кружению, где из древней тьмы, по преданию, следят за происходящим злобные щелочки-глаза барсуков, сверкают белки козодоев, таращатся зрачки сов...

Север, повторно

Перед изображением внутреннего двора здания мертвая тишина. Гробовое молчание. Тот старик, наверное пьяница и определенно бездомный, проснулся. Встав и отхаркнув, он тут же нетерпеливо расстегивается и, уставившись на созвездия, мочится. Хорошо слышно, как струя долго шуршит по разъеденным клеем полиэтиленовым пакетам.

Но как бы то ни было, в лужице отразился полный круг луны.

Юг, то же самое