Остров и окрестные рассказы

Потом мы долго не виделись. Мои долги в том магазинчике выросли с трех ровно до двадцати шести обещаний. Когда я как-то, от нечего делать, решил узнать, как дела у моего факультетского знакомца, оказалось, что даже в старой записной книжке, лежавшей на самом дне выдвижного ящика стола, у меня не было его номера телефона. Если вообще кто-то и мог мне помочь, так это некая Марица, известная тем, что прекрасно помнила все, даже самые незначительные, события наших студенческих дней. Причем и позже, в последующие годы, она была в деталях информирована обо всех жизненных перипетиях нашего поколения.

— Кто, говоришь, это был? Где он сидел на лекциях? А ты уверен, что это не тот, который хорошо пел? Может, он был в какой-нибудь другой группе? Что, даже на практические всегда приходил вовремя? Среднего роста, чернявый? Писал диплом о типах повествования? Слушай, должна признать, я ума не приложу, кто бы это мог быть! — Расспросы продолжались часа два, после чего Марица сдалась. — Подожди, а ты слышал, что Коловичева уехала в Лос-Анджелес? Представляешь, нашла какого-то американа и получила все бумаги. Да, да, ты не ослышался, та самая Коловичева, которая не могла правильно построить ни одной фразы даже по-сербски, а что уж говорить про английский. И вот — Калифорния! Везет же людям...

Мне не оставалось ничего другого, кроме как ждать. Так что в следующий раз снова позвонил мне он, теперь в гораздо лучшем настроении, и принялся расспрашивать, когда и где мы могли бы встретиться.

— Денежный долг я более или менее точно пересчитал с учетом инфляции, — сказал он, передавая мне толстый конверт и ежедневник в обложке из мягкой кожи цвета необработанного янтаря, к которому прилагалась элегантная авторучка с золотым пером, — после того как мы, по его настоянию, вошли в один из немногих оставшихся в городе хороших ресторанов. — Однако за содержание книги, которую ты мне подарил, я по-прежнему твой должник, ума не приложу, чем на такое можно ответить?..

— Ну, когда у меня будет дефицит подходящих историй, подаришь мне какую-нибудь одну, которую стоит превратить в рассказ, — попытался отшутиться я.

— Договорились! Я к твоим услугам! — ответил он взволнованно, словно хотел тут же и начать.

Так, слово за слово, я узнал, что он сменил род занятий. Зарабатывает теперь вполне прилично. Точнее говоря, для того времени даже невероятно много. Это, впрочем, было заметно и по подаркам, и по его тщательно подобранной одежде, и по легкости, с которой он заказал роскошный ужин и поистине драгоценную бутылку коллекционного каберне. Официант явно колебался, открывая и наливая вино, словно был не вполне уверен, достойны ли мы этого сорта и этого урожая.

— Прекрасно, я рад это слышать. А чем ты сейчас занимаешься? — спросил я.

— Как тебе сказать... — он слегка покраснел. — Довольно необычным делом. А может, и вполне обычным... Я даю уроки уважения...

— Уроки чего? — я толком не понял, а вернее, не слишком внимательно следил за его рассказом, всецело отдавшись изобилию стола и выдержанной в течение двух десятилетий старой беззаботности благородного каберне.

— Уроки уважения. Точнее, я зарабатываю почасовым уважением... — повторил он с чувством неловкости, но тут же продолжил, словно я с нетерпением ждал, чтобы он рассказал именно об этом. — Ты и сам знаешь, есть много людей, которые головокружительно преуспевают в этой нашей нынешней ситуации, однако им всем не хватает одного и того же — они не уважают самих себя. Ну а я как раз это и исправляю. Довольно успешно их уважаю. Потерявшие человеческий облик власть предержащие, всевозможные спекулянты, упорные приверженцы постоянно противоречащих друг другу взглядов, а то и кое-какие падкие на славу литераторы — это все люди, остро нуждающиеся в моих услугах. Должно быть, все они друг с другом знакомы, поэтому им крайне необходим хоть кто-то, кто не знает их подноготной, кто-то готовый все забыть, ничего не видеть, не слышать. Кто-то, кто с пониманием отнесется к оправданиям бесчисленных дел, идущих вразрез с совестью...

— Ну, ничего, нужно же чем-то зарабатывать на жизнь... — сказал я, не особенно вникая в его слова, — мне не хотелось выслушивать жалобы, когда все мое тело было во власти не только прекрасного вина, но и густого тепла, невероятно редкого с тех пор, как осень обосновалась так прочно, словно стала теперь единственным временем года.

Осенний дождь постоянно проникал повсюду, оставляя после себя осадок сумрака

В следующий раз мы встретились не скоро. За это время в бакалее мне удалось обратить девяносто шесть обещаний ровно в пятьсот таких же... Потом приблизительно в две тысячи почти таких же... Потом примерно в тридцать тысяч почти совсем таких же... Потом, когда долг вырос до семизначной, а может и восьмизначной цифры, хозяин магазина выложил передо мной на прилавок счет и ледяной вопрос:

— Уважаемый, давайте подведем итог. Собираетесь ли вы когда-нибудь хоть сколько-нибудь из этого заплатить?