Остров Итонго

Гневош неохотно отодвинул стул. Вдова ласково, но решительно положила руку на его плечо.

— С вашего позволения, пан доктор, пана Гневоша я еще задержу на минуту. Обязанность по крайней мере одного из мужчин — составить мне компанию до конца ужина. Впрочем, пан Янек кажется мне еще каким-то бледным и ему следовало бы немного отдохнуть. Я его сама к вам отвезу.

После короткого колебания доктор уступил и уехал сам. Когда Шлёнская вернулась из прихожей в столовую, она застала Гневоша перед висящим на стене у окна портретом ее мужа.

— Красивый мужчина, — задумчиво сказал он. — И счастливый, — добавил тут же, глядя ей в глаза.

Она горько улыбнулась.

— Не кощунствуйте. Он умер таким молодым. Ему было всего лишь тридцать лет. Мы прожили вместе только четыре месяца.

Гневош подошел к ней и нежно взял ее руки в свои ладони.

— Бедная, — тихо повторил он это слово несколько раз. — Болезнь?

— Несчастный случай. Погиб при строительстве.

Он отпустил ее руки.

— Давно?

— Двадцать шесть лет назад.

Он с искренним состраданием снова посмотрел ей в лицо.

— Сколько вам пришлось испытать! Такая молодая, почти ребенок.

— Да. Когда я выходила замуж, мне было всего лишь шестнадцать лет.

Она грустно улыбнулась.

— А сегодня я — старая баба.

Гневош встрепенулся, словно его кнутом огрели.

— Вы не имеете права так говорить! — сказал он, почти сорвавшись на крик. — Вы прекрасная, очаровательная женщина, чьей красоте завидуют молодые девушки.

В ответ он почувствовал теплое, мягкое пожатие ее руки.

— Да, да… двадцать шесть лет назад… Вам ведь, милый пан, сейчас именно столько лет, не так ли?

Он посмотрел на нее с особым вниманием.

— Да. Это мой теперешний возраст. Почему вам пришло в голову это число?

— Не знаю. Как-то так, невольно. Иногда нам на ум приходят слова подобные случайным прихотям… Но мы совершенно забыли про наш ужин. Нам надо его продолжить.

— Извините, но я не могу. Я только воспользовался возможностью провести в вашем обществе несколько минут без свидетелей. Вы даже не представляете, что значат для меня эти минуты…

Она остановила его взглядом.

«Еще рано, еще не сейчас», — умоляли ее глаза.

И он, растроганный, замолчал.

— Но ведь по бокалу марсала мы еще выпить можем? — прервала она неловкое молчание и подошла к буфетному шкафу.

— Этот сатир все также смеется, — услышала она за своей спиной ровный, сонный, словно бы механический голос.

Она вздрогнула и выронила из рук бутылку. Звякнуло стекло и благородный напиток оранжевой полосой разлился по ковру.

— Что вы сказали?

— Этот сатир все также смеется, — повторил он, как автомат, глядя на изображение греческого божества на одной из створок буфета.

— Знаете ли вы, что вы сказали, пан Янек?

Он вопросительно посмотрел на нее.

— Вы два раза повторили фразу, которую каждый раз произносил мой муж, глядя на этот рельеф. Слово в слово. Разве это не странно?

Гневош оживился. В нем как бы отскочила закрытая прежде защелка, распрямилась сжатая пружина. Он окинул помещение тоскливым взглядом.

— Как мне у вас хорошо, пани Кристина, как хорошо. Как у себя дома. Я словно бы жил здесь уже давно. Как будто бы это был мой дом, наш дом, пани Кристина.

— В таком случае я вас отсюда еще не отпущу. Может быть, пройдем в гостиную. Я велю Марианне принести вина из подвала.

Она, позвонив в колокольчик, вызвала служанку и отдала распоряжение. Потом они вдвоем, взявшись под руки, как пара хороших, старых друзей, перешли в соседнюю комнату.

Было уже почти семь часов. Через окна проникал из сада аромат жасмина и сирени, долетала вечерняя песня цикад. Комната купалась в солнечных лучах. Красный свет заката тек по стенам, зеркалам, пылал в хрустале, кровью заливал кресла. Вся обстановка напоминала величавую симфонию, построенную из пурпура и золота.

Ослепленный блеском, Гневош остановился на пороге.

— Золотая пучина, — прищурив глаза, произнес он. — Что за восхитительный закат!

Постепенно его глаза привыкли к вакханалии света. Он внимательно посмотрел вокруг.

— Все сохранилось, — через секунду сказал он, словно во сне. — Все по-прежнему.

— А где библиотечный шкафчик? — неожиданно спросил он. — Застекленный шкафчик с зеленой занавеской? Стоял здесь, у окна.

Кристина смотрела на него почти в ужасе.

— Он действительно здесь стоял до недавнего времени, — ответила она, преодолевая чувство внезапного страха. — Но я велела поставить его там, возле пианино. Но откуда вам про это известно, пан Янек?

— У меня такое впечатление, что я знаю эту комнату уже давно, что я здесь уже когда-то был, что я узнаю эти вещи — мебель и все остальное… Словно бы я после многих лет возвратился в собственный дом…

— Это невозможно, — прошептала она, судорожно сжимая его руку. — Вот уже двадцать шесть лет ни один мужчина не переступил порог этой комнаты. Вы — первый.

— Это тем более странно, но это факт. Так значит — там, около пианино. Да, теперь вижу.

Он подошел к шкафчику.

— На верхней полке, с левой стороны, у самой стенки, должен стоять томик поэзии Леопольда Стаффа.

Он открыл шкафчик и заглянул внутрь.

— Есть! — радостно крикнул он. — Есть!

Он взял в руки лунно-голубую книжечку.