Остров Южный Камуи

На фоне этой изумительно красивой картины природы два каноэ сближались, словно на гонках, пока наконец не поравнялись бортами. Я закрыл глаза. Послышался пронзительный вопль, и одновременно с ним раздался победный рёв преследователей… Когда я открыл глаза, солнце всё так же сияло в небе. Только коммивояжёр пропал из виду вместе со своей лодкой. У меня было такое ощущение, будто в том месте, где только что находился коммивояжёр, образовалась зияющая дыра.

Колени у меня так тряслись, что пришлось присесть на корточки. Пролилась кровь — возможно, я легче, чем можно было ожидать, перенёс это душераздирающее зрелище. Наступившая безмятежная тишина лишь ещё сильнее подстёгивала моё воображение, заставляя остро ощущать собственную вину за происшедшее…

Четверо парней в масках, размеренно взмахивая вёслами каноэ, вернулись в бухту. Четверо палачей в масках… Выйдя из лодки, они, неслышно ступая и не произнеся ни слова, направились в сторону деревни. Жители острова, усеявшие берег, так же безмолвно стали расходиться, оставив меня одного в бухте.

10

Через восемь дней на остров пришёл корабль, но я не смог на нём уехать. Бежать с острова означало бы для меня увезти с собой весь непосильный груз пережитого. А может быть, правильнее сказать, что совесть, гнездившаяся где-то в глубине души, не позволяла мне бежать отсюда.

Ещё два года я жил на острове и работал в своём медпункте. На этом острове я убил двух человек. Причём не прикладая к тому рук. Мне хотелось верить, что усердным трудом я рано или поздно искуплю свою вину, но за два года работы я понял, что никогда себе этого не прощу.

На острове всё было мирно, покойно и рутинно, как будто бы ничего не произошло.

Мужчины, подставляя морскому ветру загрубевшие, обожжённые солнцем тела, отправлялись в изумрудное море ловить рыбу. Среди них и те четверо парней, что в тот злосчастный день были обряжены в маску чёрта. На их лицах мудрено было отыскать малейшие следы душевных мук. Наверное, они не испытывали никаких угрызений по поводу того, что, повинуясь воле бога, убили человека. А может быть, предполагалось, что, действуя под личиной чертей, они освобождают себя от ответственности, которую должно нести людям? Может быть, будучи без маски и надевая маску, они ощущали себя двумя разными личностями? Я этого не знал.

Не знал я ничего и о женщинах на этом острове. Уже на следующий день они как ни в чём не бывало вышли на работу, напевая свою неизменную песню про «магухаи» и заливаясь иногда каким-то жестоким смехом.

Отаки, конечно, была со своими товарками. Она, как и раньше, приносила мне в медпункт еду. Когда наши глаза встречались, я не мог прочесть на её лице ни тревоги, ни порицания. Оставалось только думать, что она ничего не видела, не знала, что я тоже был болен и что это я занёс эпидемию на остров.

Если оставить за кадром мои переживания и тревоги, то можно сказать, что на острове восстановился образцовый порядок, который ни разу не нарушался за два года моего пребывания в тамошних краях.

С местными я почти не разговаривал. По крайней мере, со своей стороны никакой близости с ними не искал. В святилище на горе я с ними тоже не ходил. Только однажды издали довелось мне увидеть прорицателя, истолковывающего слова божества. Здесь его назвали цукаса. Это был обыкновенный с виду, немного сгорбленный щуплый старичок. На нём была лёгкое белое кимоно, напоминающее атрибут старинного погребального облаченья; в волосы был заткнут белый цветок. Какой особый смысл скрывался в таком наряде, мне было неведомо, да особо и знать не хотелось. Я хотел забыть всё, так или иначе связанное с тем происшествием.

Молча я выполнял свои обязанности врача. Моим единственным развлечением за эти два года была рыбная ловля на удочку в море недалеко от кораллового рифа. Не знаю уж, как воспринимали меня жители острова. Об этом я понятия не имел. Я понимал только одно: что бы ни случилось, я всегда останусь для них пришельцем. Чужестранцем. Наверное, наши отношения едва ли могли перемениться, даже если бы я прожил на острове лет десять или двадцать.

По истечении двух лет наступил день, когда я должен был покинуть остров.

Погода стояла ясная, но, как и в день моего прибытия, дул сильный ветер. Над коралловым рифом перекатывались белопенные волны. Провожать меня на причале выстроились все местные представители власти во главе с новым старостой — как это было при встрече в день моего приезда. Началась неторопливая церемония прощания.

Говорили все примерно одно и то же:

— Спасибо вам, что целых два года пробыли тут на нашем отдалённом острове.

Молча поклонившись я сел в рыбачью лодку, направлявшуюся к судну «К-мару», которое стояло вдалеке на рейде. Они ничего не знают. Думают, что я работал тут у них два года из чувства врачебного долга…

Когда лодка отплыла от причала, я обратил внимание, что везёт меня один из тех парней, что тогда выступали в маске чёрта. Тело у него было сильное, мускулистое, а лицо круглое, самое простецкое с виду.