Остров Южный Камуи

Рассказ участкового был не слишком интересен. Местные рыбаки, собираясь поутру выйти на лов, обнаружили на берегу выброшенное волнами тело утопленника. Вот и всё. Внимание Саваки привлекла одна странная деталь: в руке покойника была зажата игрушечная обезьянка. Эту обезьянку, как значилось в протоколе, тоже приобщили к личным вещам, взятым на хранение в полицию.

Швырнув окурок в сторону моря, участковый сказал, вопросительно наклонив голову:

— Я что-то не понимаю. Ну зачем корреспонденту из Токио тащиться сюда, аж до побережья Японского моря, на другой конец острова, ради такого нестоящего происшествия?

— Меня редакция направила, — коротко ответил Саваки.

Что ж, полицейскому, возможно, это происшествие и впрямь казалось не стоящим внимания. Но есть люди, которые так не считают. Именно потому, что такие люди есть, он, Саваки, и приехал сюда из Токио. Однако объяснять всё это участковому он не собирался.

Имя покойного юноши было Синкити Ёсидзава. В Токио, как и многие молодые люди, он перебрался три года назад в поисках работы из деревни, затерянной на холодном северном острове Хоккайдо. Работал в химчистке неподалёку от Асакусы. Вполне нормально работал. И репутация этой химчистки в округе была вполне приличная. Рассказывали, что он ежемесячно перечислял деньги матери, оставшейся на Хоккайдо.

В один прекрасный день этот двадцатилетний юноша вдруг ни с того ни с сего отправился в путешествие и покончил с собой на побережье в районе Хокурику.[4]

Саваки собирался предпринять нечто вроде корреспондентского расследования. Он хотел выяснить обстоятельства прежней жизни юноши незадолго до самоубийства, чтобы понять, что подтолкнуло его к роковому шагу. В сущности, эту работу ему не спустили сверху в редакции, а дали по его собственной просьбе. В газете руководство не слишком приветствовало многочисленные публикации на такие типичные темы, как школьные разборки и самоубийства, но надеялось, что на сей раз этот инцидент в «глухой дыре» поможет пролить свет на проблемы молодёжи из провинции, приезжающей на поиски работы в города. Правда, пока было ещё неясно, разрастётся ли тема до масштаба большой социальной проблемы.

Саваки снова посмотрел на Току Ёсидзаву. Сорокасемилетняя женщина, потерявшая единственного сына, по-прежнему сидела вперившись в море.

2

Сделав несколько фотографий Току, когда та забирала в полицейском участке личные вещи сына, Саваки взял в руку лежавшую среди прочих вещей игрушечную обезьянку.

Такие игрушки часто продают в ночных дежурных магазинах. Стоит она ровно пятьсот йен. Если завести её, покрутив винтик, обезьянка начинает бить в металлические тарелки. Поскольку она побывала в море, винтик заржавел. Тем не менее стоило его покрутить, как обезьянка стала громко бить в свои тарелки, раскачивая при этом головой вперёд-назад. Посреди царившей в комнате тишины этот трезвон казался особенно неуместным, и Саваки поспешно прижал игрушку рукой.

— Что, ваш сын любил эту игрушку? — спросил Саваки.

Току слабо повела головой из стороны в сторону, повернув к нему своё чёрное от загара лицо.

— Сынок мой ведь был уже не ребёнок. Да он и в детстве такой был самостоятельный, серьёзный…

Конечно, в двадцать лет это был уже взрослый юноша. И, наверное, как говорит мать, человек он был серьёзный. Но ведь факт, что умер он, зажав в кулаке эту игрушку. Саваки отпустил руку, и обезьянка, ещё трижды звякнув тарелками, наконец замерла.

— Я никак не могу понять, — промолвила Току, опустошённым взором глядя на обезьянку, — почему же он всё-таки решил смерть принять и меня одну оставил на свете?..

— Я тоже хотел бы это знать, — ответил Саваки.

Среди личных вещей Синкити, кроме этой обезьянки, ничего особо интересного не было: раскисшая от воды пачка сигарет, около пяти тысяч йен наличных денег в кошельке да спичечный коробок с названием гостиницы, который и привлёк внимание Саваки. Гостиница-рёкан японского типа называлась «Химэюри». По словам участкового, находилась она всего в нескольких минутах ходьбы.

— Давайте-ка наведаемся в гостиницу, — предложил Саваки, обращаясь к Току, и с тем вышел из участка.

Узкая дорожка вилась вдоль берега моря. Ветер, похоже, задул сильнее, и в море волны показывали белые клыки. Нигде не было видно ни людей, ни рыбачьих лодок. Саваки, привыкший к видам ласкового моря у побережья залива Сагами в окрестностях Токио, никак не мог освоиться с этим угрюмым и мрачным зимним морем у побережья Хокурику. Если бы, паче чаяния, он решил расстаться с жизнью, то сюда бы уж, во всяком случае для этого, не приехал. Почему же тогда молодой человек по имени Синкити Ёсидзава выбрал именно это место, чтобы свести с жизнью счёты?

Саваки оглянулся на Току, которая от него отстала.

— Что, здешнее море похоже на то, что у вас там, на Хоккайдо?

— Как-как? — с недоумённым видом взглянула на него Току. — А, да у нас возле Уторо море уже заледенело всё, — тихо ответила она.